еще с начала весны, а теперь настолько плох, что, предвидя скорую кончину, желает отдать последние распоряжения и требует сына к себе.

В замке началась бешеная суета. Готовиться к отъезду пришлось в спешке, и слуги просто сбивались с ног. Хильдегард старался придать себе подобающий вид – озабоченный и печальный… но, впрочем, тщетно. Лицо его отражало смесь надежды и тревоги. Видно было, что принц не слишком расстроен близкой кончиной родителя, но опасается быть обделенным при разделе наследства.

– Я должен ехать немедленно, – сказал он Гвендилене ночью, лежа рядом с ней, – ведь это мой отец!

– О да, разумеется, я все понимаю… – кротко вымолвила она, стараясь отогнать воспоминания о смятых простынях на ложе в спальне короля, чаше сладкого вина из Херионских виноградников и кольце с ядом. – Увы, все люди смертны, и бывает, что нам остается лишь молиться богам!

Впрочем, о чем молиться, Гвендилена предпочла не уточнять и вслух сказала совсем другое:

– Береги себя в дороге, любимый! Жаль, если наше дитя появится на свет в твое отсутствие… а если случится так, что я не переживу родов, знай, что я любила тебя до последнего вздоха и буду любить всегда.

На миг Гвендилена представила себя распростертой на окровавленном ложе, бледной, обессиленной и неподвижной. Голос ее дрогнул, и по щеке скатилась слеза, потом другая… Себя было так жаль, что на миг она действительно поверила, что непременно умрет!

Принц крепче прижал ее к себе, словно опасаясь потерять прямо сейчас.

– Не говори так! Гони прочь дурные мысли – ты молодая, сильная, у тебя лучшая целительница, с чего тебе умирать? – он старался говорить весело и беззаботно, как всегда, но Гвендилена чувствовала, как сердце его забилось чаще, на миг дрогнула рука и в голосе послышалась тревога.

– Да, да, конечно, – она улыбнулась, не отирая слезинок, повисших на ресницах, – ты прав, любовь моя… Но если со мной все-таки что-то случится, молю тебя об одном – позаботься о нашем ребенке… И вспоминай меня иногда.

– Перестань, я приказываю тебе! Как твой господин, – он поцеловал ее в шею, – как твой любовник, – его губы коснулись щеки, – и как отец твоего ребенка! – он поцеловал ее в губы долгим, нежным поцелуем так, что Гвендилена на миг позабыла обо всем на свете, даже о ребенке, что подозрительно притих в животе, словно понимая, что сейчас не стоит мешать.

– Роди сына – и я женюсь на тебе, – шепнул он ей на ухо.

Глава 9

На следующее утро на рассвете принц со свитой покинул замок. Стоя у окна, Гвендилена видела, как кавалькада всадников выехала за ворота. Падали листья с деревьев, на ветру развевалось желто-красное знамя принца, изображающее льва на фоне восходящего солнца, и издалека оно тоже казалось огромным осенним листом… Гвендилена смотрела долго, пока всадники не скрылись из виду. И казалось, там, за холмами, вместе с ними скрылась ее душа.

Дни ожидания тянулись бесконечно – скучные, серые, похожие один на другой. Казалось, время остановило свой бег! Снова зарядили дожди и туманы, и от этого на душе становилось совсем тоскливо. Гвендилена жила словно по привычке – ела, спала, занималась детьми, но иногда казалось, что все вокруг видится ей через мутное стекло, а сама она находится где-то далеко…

Она отяжелела, двигаться ей стало трудно, и по утрам не хотелось подниматься с постели. Впрочем, такое она позволяла себе нечасто – мальчики начинали капризничать и шалить, бесконечно донимая служанок вопросом: «Когда придет наша Гвендилена?»

Однажды принц Римеран подошел к ней, долго собирался с духом и наконец решился.

– У тебя скоро будет ребенок? – очень серьезно спросил он.

– Да… – Гвендилена почему-то смутилась. Хотя для всех в замке ее положение давно было очевидно, но как объяснить это своим подопечным, она почему-то не придумала, надеясь, что они еще слишком малы, чтобы разобраться в происходящем.

А Римеран все не унимался:

– И он будет моим братом?

Гвендилена лишь кивнула.

– Он сын твоего отца, – вымолвила она.

Мальчик улыбнулся. Гвендилена уже привыкла к уродливым шрамам, покрывающим его лицо – настолько, что почти перестала замечать их! – но сейчас сердце больно сжалось от нахлынувшего чувства стыда и вины перед ним.

Рука ребенка потянулась к ее выпирающему животу. Гвендилена хотела было отстраниться, инстинктивно пытаясь защитить свое дитя, но маленький принц лишь погладил ее – нежно, словно любимую кошку.

– Он будет моим братом, – твердо повторил мальчик, – и я всегда буду защищать его!

Глава 10

В одну из ненастных и ветреных осенних ночей, когда дождь стучал в окно, на море разыгрался настоящий шторм и волны с ревом накатывали на камни, словно вгрызаясь в берег, Гвендилена уже собиралась лечь спать, но вдруг послышался тихий стук в дверь.

Посетовав про себя, что уже отпустила служанок на ночь, она тяжело поднялась и направилась к двери… А открыв, невольно отпрянула. Перед ней стояла та самая девочка-замарашка, которая передала просьбу Гилы прийти перед той поездкой на таймери-гивез! На этот раз Гвендилена поняла ее без слов.

– Прямо сейчас? – только и спросила она.

Девочка кивнула и, видимо, сочтя поручение исполненным, убежала, так и не сказав ни слова.

Со вздохом Гвендилена накинула плащ, сунула распухшие, отекающие ноги в удобные разношенные башмаки… Очень хотелось забраться под одеяло, но не идти было никак нельзя, это она поняла сразу.

Обиталище Гилы волшебно преобразилось – повсюду горели свечи и ароматические палочки, полки, заставленные склянками и коробками, были завешены легкой полупрозрачной кисеей, а на столе, застеленном на этот раз кружевной скатертью, красовались кувшин с вином, два бокала и маленькая вазочка с печеньем и сушеными фруктами.

Гила поднялась ей навстречу. Она выглядела странно и непривычно – вместо скромного серого платья на ней было длинное одеяние, вышитое цветами и звездами, волосы, обычно убранные под головную повязку, свободно падали почти до пояса… Только сейчас Гвендилена увидела, какие они длинные – и совершенно седые. В теплом свете свечей казалось, что они струятся и текут подобно расплавленному серебру. На пальцах Гилы сверкали кольца, на запястьях звенели браслеты, а надо лбом на тонком золотом обруче сверкал маленький, но яркий камень, переливающийся всеми цветами радуги. Бледные щеки целительницы окрасил легкий румянец, и на губах играла счастливая улыбка, как у юной невесты в день свадьбы. От прежней Гилы – сухой, жесткой и суровой – в этой женщине не осталось почти ничего.

– Входи, девочка! – сказала она с улыбкой. – Не удивляйся… Сегодня у меня особенный