Трепещущие прозрачные ткани живописными слоями ложились на готическое тело, в те годы еще голодное. Позднее голод исчез. Есть уже не хотелось совершенно: бабочки ведь не едят, как люди.

Психически Нонна была (и есть!) совершенно здорова. Это уже проверено. Просто, выйдя замуж, она очень полюбила готовить. Увлеклась французской кухней, Жак, муж, обожал ее стряпню.

Чем меньше Нонна ела сама, тем с большим энтузиазмом она готовила для Жака. Готовила и мясо, и рыбу, и бездну закусок, самых изысканных и экзотических. Единственным кулинарным изъяном Нонны было смещенное чувство меры: она готовила слишком разнообразно и слишком много. Горы разнообразной еды!

Эстер, не перебивая, слушала сладкий лепет молодой женщины, тоже глубоко несчастной, как и умершая Нина, как и пропадающая где-то Элайна. Перебивать нет ни малейшего смысла, только собьешь ее с причудливой мысли. Она покружит-покружит вокруг собственных побед и несчастий и опустится на заданную тему, сложив цветные крылышки. Бабочка. Не в смысле гусеница с крылышками, а в смысле маленькая женщина городского типа. С «бабой» без уменьшительного «-чка» не путать.

Жили Нонна с мужем в пригороде. Жак добирался до дома поздно вечером. Пиршество, достойное королевского двора, ожидало его на просторной кухне купленного когда-то у фермера дома. Жак просил Нонну готовить реже. Допустим, раз в неделю, не чаще. Он думает, что ей трудно? О, нисколько, для нее это наслаждение. Потом Нонна поняла: Жак жаден. Ж. Ж. Даже звучит противно, будто муха гадкая жужжит. Случайность, конечно, но ведь случайность – это псевдоним бога?

Он звал ее на французский манер – Но-Но.

Фру-Фру, Ми-Ми, Зи-Зи, Но-Но… Спрашивал, почему сама Но-Но ест так мало? Или Жаку кажется? В любом случае тратить на еду так много денег расточительно. Хватит выбрасывать деньги на ветер! Жак устал носить на работу контейнеры с наготовленной вкуснейшей (и дорогой!) едой, которая, если ее сегодня же не съесть, завтра испортится. Сначала коллеги умилялись его новобрачному счастью, а теперь его просто не понимают. Скоро смеяться начнут. Может быть, у Но-Но талант повара? Может, она хочет открыть собственный ресторан?

Открыть ресторан Но-Но не могла, потому что в деловых вопросах была абсолютным нулем, а Жак, как выяснилось позже, только говорил. Делать вложения в рискованный бизнес? К этому Жак не готов. Ресторанный бизнес – по определению рискованный. Сколько их, ресторанов и ресторанчиков, открываемых в Монреале наивными эмигрантами, каждый год прогорают? Если б пламя этих финансовых пожаров давало реальный свет, от освещения центральных улиц можно было бы отказаться.

Вообще-то, осторожность в расходах (грубо говоря, скаредность) Нонна заметила в Жаке сразу, но не хотела этого недостатка замечать. Они ведь встретились в девяностые годы. Нонне, находившейся в Канаде по гостевой визе, нужно было срочно выйти замуж «за местного», иначе бы депортировали. Выходить за какого-нибудь бухарского еврея, прибывшего в Квебек из Израиля, пропахшего аджикой до мозга широких костей и закоулков менталитета, не хотелось. А за француза-журналиста – с энтузиазмом! Вот и закрыла глаза на «некоторые нюансы». Потом пришлось рассматривать эти нюансы с хорошо скрытым, но пристрастным вниманием. Но это потом, в будущем, которое в девяносто девятом году представлялось ярким и радужным. Как платья всеми обожаемой, трепетной и утонченной женщины-бабочки Нонны Рекс! Имеющей, кстати, очень дальние и сильно размытые в веках, но все-таки кровные родственные связи с английским королевским домом. Вот.

Общаться с Элайной Нонне было чуть-чуть, самую капельку, выгодно. Элка была «носительницей языка»: французский – ее родной, роднее русского. Но и по-русски она понимала и говорила хорошо. Элайна с легкостью, не задумываясь, могла перевести с русского на хороший французский какую-нибудь нужную Нонне особенную, художественно-окрашенную, поэтичную фразу, которую потом Нонна непринужденно вворачивала в светской беседе. Нонна ведь изящна не только в манере одеваться, но и в словесности. Муж по-русски не понимал, с переводом помочь не мог, а сама… Ну, как ты сама по-французски скажешь? Топорно, неуклюже, дословно с русского переведешь. Элайна же – «девочка-наоборот»: думает по-французски.

Элайна и сама часто звонила Нонне, искала общения – чувствовала добрую душу. «Они сошлись – вода и пламень!»

Произнеся эту фразу в качестве эффектного заключительного аккорда, Нонка засмеялась звонко и счастливо. Закончила рассказ? Случится же такое…

Эстер выпустила заждавшийся кашель, в голове крутилось печальное несогласие: никакие ни «вода и пламень», притягивается, как правило, подобное. Обе хороши!

Глава 136

Прошла неделя. Больше ни одна чайка внимания спящей Эстер не домогалась. Как отбрило. Теперь шизофрения (а это была она, что же еще?) пошла на Эстер математической атакой. Стало сниться одно и то же число, двузначное – тридцать два. Тридцать два лебедя в балете «Лебединое озеро», там же или где-то рядом – тридцать два фуэте. Фу Э Тэ – не китайская фамилия, а балетный фокус. Балерина одну ногу выбрасывает, как противовес, а на другой, стоя на одном пальчике, на пуантике шаткеньком, вокруг своей оси поворачивается. Тридцать два раза подряд! Эстер по телевизору видела, очень ей понравилось.

Далее по списку – тридцать два зуба, это у всех есть, кому не выбили или не выдрали, ну и… Тридцать два электрода. Исключительно в намазанной гелем голове душевнобольной маникюрши. Приехали!

Спрашивается: почему в утомленную жизнью подставку для дамских шляп (которые, кстати, в Канаде никто не носит, в том числе и Эстер) лезут без спросу сомнительные мысли? Кто их туда направляет? Или они самообразуются в воспаленном от старости мозгу? Глупости. С годами мозг не воспаляется, а сохнет. Становится как сушеный гриб. Может, даже и пахнет похоже – мочой.

Эстер заплакала. Делали ей проверки, сказали, что здорова, но она-то чувствует: ее седая крыша, перекрашенная в красивый каштановый, с большой скоростью поехала. Что ждет Эстер в этом последнем путешествии, неизвестно. Известен лишь пункт назначения – вечный покой. Есть счастливцы, которым удается добраться туда, минуя оскорбительное слабоумие, паралич, неспособность себя обслуживать. Есть даже баловни судьбы, которые отходят тихо и достойно, во сне, с улыбкой на устах. И что? Их так с растянутыми губами и хоронят?

Эстер взяла в руки мобильный, набрала номер Нонны:

– Девочка, пожалуйста, реагируй спокойно. Я чувствую, что схожу с ума. Пока не спятила окончательно, хочу с Элайной поговорить. Найди мне ее, пожалуйста. Не откладывай, ладно?

Глава 137

Канада. Калгари

В последнее время Элайна почти все время молчала. Ее единственным собеседником и другом теперь сделался Аксель – престарелый пес, породистый кобель, собачье отродье. Полноценная беседа с Акселем невозможна. Он гениальный слушатель, но сам ни одной английской фразы произнести не может. Русской тоже. А Элайне так бы хотелось, чтобы с ней поговорили! Кроме того, Аксель так же, как и Элайна, давно подголадывал, а потому большую часть времени был в плохом настроении.

Майкл покупал ему собачьи сухари, насыпал их в песью миску собственноручно и всегда жадничал. Скупердяй! Неохватный и тяжелый пакетище собачей сухой еды (чем больше пакет, тем дешевле обходится одна порция) хранился в багажнике Майкловой машины. Домой он его не заносил, знал, что Элайна скормит Акселю его жратву в два раза быстрее. Майкл не беспокоился о желудочно-кишечном тракте маминой любимой собаки. Майкл беспокоился о том, чтобы не оказаться в положении, когда у него вовсе не будет денег на собачьи сухарики.

Аксель, истинный рыцарь, не выл, не писал на пол и не лаял. Аксель – порядочный человек! Элайна и говорила с ним, как с человеком. Думала вслух, бродя с этажа на этаж в нестираной ночной пижаме. Два этажа и бейсмент. Проснувшись, спускаешься, потом поднимаешься. Таунхаус, за который неизвестно кто платит ипотеку, возможно, что и Лариска. И всюду пыль, пыль, пыль… Возле стиральной машины завелись какие-то мерзкие твари, крошечные, ползающие… Бр-р-р! Элайну аж передернуло! Гадость! Может, прибраться? Мокрой тряпкой все вокруг истереть… Потом. Не сегодня. Завтра.

Маньяна! Элайна вспомнила слово из детства, мать ее ленью попрекала и дразнила этим испанским словом, подцепленным во время давнего совместного отдыха на Кубе. Кубинцы, известные своей ленью, как и прочие латиноамериканцы, на просьбу