Ох, скучно Элайне! Ох, скучно! И пойти-то ей некуда… Разве что к Майклу на тренировку. Был бы он там один, как раньше, пошла бы и выцыганила бы доллар-два… Но там теперь кривоногий Клаудио. Не пойдет Элайна на хоккейную арену. Дома лучше.

Глава 138

На хоккейную арену (наконец-то!) были приглашены Крис Синчаук и Флора Шелдон. Разумеется, днем. Специально для них время купили. Не звать же их ночью? Синчаук почему-то приехал за полчаса до назначенного времени. Флоры еще не было, и Клаудио не хотел начинать без нее.

– Отчего так? – Крис ухмыльнулся.

Он знал отчего, но все равно спросил: интересно, что Клаудио ответит.

Правда заключалась в том, что Синчаук, сам от себя не ожидая, стал Майклу Чайке недоброжелателем. Давно. Еще когда мальчишка запрещенного антиаллергена объелся. Рационально объяснить своей неприязни Крис не мог. Что-то его раздражало. И в Майкле, и в Ларисе, и в Клаудио.

Крис смотрел одно кино, экранизацию, по русскому писателю Достоевскому. Там очень некрасиво был показан польский офицер. Он, дескать, жадный и не умный. Не хочет сомнительную русскую барышню баловать. А русский ее ухажер прибежал, и пошла гульба. Цыгане, песни, пляски, пьяные слезы. Русские, получается, страстные, а поляки – холодные? Криса это глубоко оскорбило, хоть он и считал себя канадцем не польского, а украинского происхождения.

Главным основанием для такого решения была его очень по-украински звучащая фамилия – Синчаук. Это же – Синчук! Одна лишняя буковка при переводе неаккуратно вкраплена, вот и все. Украинские фамилии всегда оканчиваются на «-ук» или на «-енко». Крис специально этим вопросом интересовался.

Матери Крис не помнил вообще. Она умерла чуть не родами, по крайней мере, очень скоро после его рождения. Отец больше никогда не женился, растил сына в одиночку. Он был агентом по продаже недвижимости.

Криса Крисом назвал неспроста – сильно веровал. Пел в хоре эдмонтонской Украинской католической церкви: они жили в городе Эдмонтоне. До Калгари на хорошем автомобиле несколько часов по степи.

Отцу девяносто семь лет, последние двадцать он пребывает в глубочайшей деменции, что редкость – так долго с деменцией не живут. Криса отец не узнает. Жена Криса поместила зажившегося беднягу в хороший дом престарелых и навещает его там регулярно. Умница.

Из раннего детства Крис смутно помнил отцовские разговоры про Пилсуцких, к которым не отец, а именно он, Крис, имел какое-то отношение. Раз не отец, а только сын, значит, высоких польских кровей, видимо, была Криса покойная матушка? Пилсуцкие – знатная польская фамилия. Очень приятно.

Действительно, чего неприятного? Узнать, что в твоих жилах течет условно голубая кровь? Условно, потому что все-таки не королевская. И все-таки не доказано.

Эзотериком Синчаук не был. Даже слова такого не знал. К внутренним ощущениям не прислушивался, в Интернете по поводу Пилсуцких не интересовался. Впрочем, Интернет бы и не помог, разве что небесный. В Интернете далеко не все выложено.

Например, там нет информации о том, что настоящая фамилия Криса вовсе не Синчук, что было бы действительно по-украински, а Синчуковский.

Что отец его – чистокровный поляк, сын бухгалтера, перебравшегося в Канаду вскоре после Первой мировой войны и сознательно шмыгнувшего из поляков в украинцы. Было что скрывать…

А фамилия Пилсуцких, действительно иногда мелькавшая в давних разговорах отца с пожилыми родственниками, не имела ни малейшего отношения к маршалу Пилсуцкому, которому в Варшаве памятник стоит. Речь шла о репрессированном семействе Пилсуцких-Гатничей, проживавших в период с 1911 по 1931 год в России, в городе Петербурге (Петрограде, Ленинграде). Глава семейства, Анджей Пилсуцкий, инженер, получивший в свое время крепкое немецкое образование, был родным дядей матери Криса, урожденной Дануты Пилсуцкой.

В 1928 году бабушка и дедушка Криса, не получившие от судьбы ни способностей к образованию, ни самого образования, вероятно, в качестве компенсации были наделены возможностью из польской деревни эмигрировать в Канаду, а Анджей Пилсуцкий, бабушкин брат, такого счастья удостоен не был. В начале века, когда эмигрировать было легко, он не хотел: он же не в польской деревне живет, а в столице Российской империи! А потом внезапно наступила советская власть.

В молодые годы Анджей даже сочувствовал революции, за что в полном объеме и поплатился: в течение двух неполных лет были расстреляны два его сына, а потом и он сам.

Вскоре после Второй мировой наступила «война холодная». Наличие родственников в Советском Союзе сделалось вещью крайне нежелательной.

Вспоминать о Пилсуцких, растерзанных Советами, не стоило. Зачем? Что эти воспоминания изменят? Кому от них лучше? Отец Криса не искал проблем, он искал – и находил! – новых платежеспособных клиентов. Малявка Крис был отдан в спортивную секцию и нацелен на карьеру с деньгами. Честолюбие, утоленное без денег, утоленным не считалось. Мальчик папу понял, старался.

Ему было шестнадцать, когда в его спортивной карьере образовалась точка замерзания. Так образуется подкожный прыщ-жировик. Если не знать где и не трогать руками, можно и не заметить.

Крис занял седьмое место на юниорских Гран-при в Лэйк-Плэсиде. Через полгода – опять седьмое, на точно таких же Гран-при в Милане. Еще через полгода – снова седьмое, на этот раз в Праге. Но лет-то ему было уже почти восемнадцать. И его перестали посылать. Все. Карьера остановилась.

Но Крис не был бы Крисом, если бы ушел оплеванным. Наблюдая спортивные нравы, он успел понять суть: спортсмены – калифы на час. Если хочешь уважения перманентного, стань начальником этих калифов-однодневок. За место начальника идет борьба понапряженнее спортивной. Крис начал. И увлекся по-настоящему. Пока Синчаук-старший не выжил из ума, он был сыном доволен.

Повзрослевший, благополучный и лысый Крис Синчаук знал про себя, что он велик и мудр, как какой-нибудь Мао Цзэдун. Он всеми уважаем, он изъездил планету вдоль и поперек (Мао Цзэдун не изъездил), руководя вверенными ему калифами. Даже заскучал немного: некуда расти. Разве что Акар Турасава со своего поста куда-нибудь исчезнет. А куда он исчезнет? Известно куда – в министры, не в могилу же? Давно созрела необходимость создать отдельное федеральное ведомство, которое курировало бы зимние виды спорта отдельно от летних. Или исключительно только коньковые – хоккей, конькобежные виды, фигурное катание. Для отдельного министерства наберется… Кстати, если Турасава этой необходимости и этих возможностей не видит, Синчаук сам с удовольствием и свежими молодыми силами взялся бы за новое дело. Он ведь моложе Турасавы. На три года моложе, а кажется, что на тринадцать. Разве нет?

Что там творилось наверху между Синчауком и Турасавой, Синчауком и Флорой, мирному пахарю канадских ледяных полей Клаудио Кавадису было неведомо и неинтересно.

С Флорой, однако, ему приятней было общаться, чем с Синчауком. Показывать «нового Майкла» только одному Синчауку без смягчающего присутствия Флоры не хотелось, но и упрямиться тоже было глупо. Что Флора изменит? Вместо Майкла взлетит?

А Флоры все не было и не было. Флора на долгожданный и судьбоносный показ, важность которого и для Майкла Чайки лично, и для канадского фигурного катания в целом переоценить невозможно, опаздывала.

Глава 139

Флора опаздывала. Сначала никак не могла выкарабкаться из странного сна, который совершенно невозможно расшифровать: всю ночь она рвала варежки. Не перчатки, а именно варежки.

Проснулась в растерянности, долго собиралась. Никак не могла сообразить, что ей надеть. Вещей море, из них половина очень дорогие, а надеть нечего. Это было трудное утро. Трудное утро после грустного одинокого вечера.

Все Флорины вечера, за исключением редких «выходов аут» в Калгари и праздничных гастрольных загулов «в дружном коллективе Canadian Skayting Union», были одинокими. Уже лет тридцать как, после обидного развода и унизительных для Флоры поисков нового спутника жизни. Другим не так унизительно, даже весело, а Флоре нестерпимо.

Цинизм и гадость. Пожившие, чтоб не сказать пожилые (не хотелось бы никого обижать), мужчины со своими «чемоданами прошлого» на веб-сайте знакомств как на перроне. Бог с ними, пусть себе едут. Флоре – в другую сторону.

Оделась по-ноябрьски. Трикотажные темно-зеленые лосины с кожаными фрагментами на коленях того же бутылочного цвета, темно-коричневая просторная водолазка, широкий плетеный темный пояс, не в талию, а свободно