Шрифт:
Закладка:
Это же фаллический символ! Всякий раз, беря мышку в руки, она вспомнит, кто ей ее подарил. И мышка станет теплой от девичьей прекрасной ладони… Карлос теперь только об этом и думал, как ее ладонь медленно ложится сверху… Нет, лучше другая ситуация. Вот крошечка Брижж задумалась и небрежно касается края мышки овальным ноготком, а потом кладет сверху всю ладонь. И пальчиком на клавишу нажимает. Жмет легонечко, но часто. Уф! Хороший подарок.
Если честно, Брижжит давно мечтала о мышке без провода, но всякий раз покупку откладывала: денег жалко. Лучше лишние туфли купить или что-нибудь из косметики. Не до мышек. А Карлос взял и подарил. Очень, очень мило! И звонит сто раз в день… И тоже фигурист, между прочим, но, в отличие от Майкла, не сидит двадцать четыре часа в сутки на катке вместе с кривоногим тренером… Правда, Карлос и не чемпион мира, и не «летучий канадец», как Майкл.
Ладно, за мышку спасибо. Майклу почему-то такое в голову не пришло – взять и сделать Брижжит какой-нибудь подарок. Майкл только говорит, что любит. Последнее время вообще стал странный: боится до Брижжит дотронуться. Или кажется ей?
До Олимпиады – двенадцать недель, целых три месяца! Они срок считают, как при беременности, неделями. Им две новые программы надо сварганить: олимпийскую короткую и олимпийскую произвольную.
Ну, хорошо. Потерпим, посмотрим, что там на Олимпиаде родится.
Зато у Брижжит ничего родиться не может. Не то чтобы вообще никогда… Но сейчас точно не может. Брижжит и таблетки бросила пить. На фига ей таблетки, если у нее с Майклом ни малейшего намека на секс нет? Обидно даже… Мама бы знала, конечно, одобрила бы. А бабушка Ани? О сексе бабушка Ани никогда ничего не говорила. Только о поклонниках. О сексе она, наверное, просто забыла. От старости. А что, спрашивается, делать человеку, у которого с памятью все в порядке?
Глава 132
Канада. Монреаль
Память маникюрши Эстер с годами не становилась хуже. Она становилась избирательней.
Теперь ее «компьютер» сам решал, что стирать, а что оставить. И если что-то стирал, то стирал надежно, так, что и восстановить нельзя. Это было неудобно.
Спала теперь Эстер плохо. Sleep Disorder. По-русски – нарушение сна.
Марик – сыночек, врач – сказал, что надо провериться. Эстер согласилась, о чем вскоре горько пожалела. Ей назначили странный тест, велели не спать двадцать четыре часа! Причем без кофе, чая, кока-колы, шоколада и любых других продуктов, содержащих кофеин. Разве это тест? Это пытка! En electroencephalogram. EGG, по-английски.
Делали этот EGG в монреальском Еврейском госпитале, очень хорошем. На горочке госпиталь стоит, на широкой улице. И внутри все красиво, и врачи лучшие в Канаде. Эстер назначили на восемь утра. Она пришла к семи. А что прикажете делать, если спать нельзя? Дома скорее уснешь, лучше уж на людях.
Вот позвали ее в кабинет, спросили, помыла ли голову, как велено, то есть вчера вечером и без кондиционера или любого другого подобного препарата: после шампуня ничего, кроме полотенца, на голову класть нельзя! Как в кабинет вошла, так и поняла, почему вдруг кондиционерам, маслам и прочим благовониям такая дискриминация.
Два мулатика в бирюзовых хирургических комбинезонах намазали голову измученной бессонницей Эстер мерзким гелем и повтыкали туда, прямо в гель, как в клей, множество электродов… Или как их, датчики эти? Тридцать две штуки. Уложили бедную женщину на удобную, в меру жесткую и в меру мягкую кроватеподобную кушетку и разрешили спать.
Эстер уснула мгновенно – последние часы едва держалась.
И вот спит себе Эстер блаженным и глубоким сном, а датчики сквозь гель ловят ее биотоки. Преобразуют энергию ее внутричерепной электростанции в сигналы, видимые на экране компьютера. Вот уж весь экран в синих волнистых линиях, а линий все прибавляется, прибавляется, прибавляется… Линии темные, кривые, ломанные…
Через сорок минут Эстер разбудили и сказали, что тест завершен. Электроды повыдергали, дали бумажное полотенце – волосы от геля отереть. У Эстер и голова кружится, и тошнит изрядно. Но выдержала. Встала, надела жакет, надела сапоги, надела куртку – вся ее верхняя одежда тут же на вешалочке все сорок минут аккуратненько сохранялась. В Канаде же, как известно, инфекции нет.
В первые годы Эстер поражалась: врачи без белых халатов! В детских садах нет горячего питания! Для пятилетних малюток дневного сна нет! За пол канадских века привыкла. Раз нету, значит, не надо. Или она по поликлинической очереди в гардероб соскучилась? Нету здесь ни очередей, ни гардероба.
Пока одевалась, Эстер все на экран поглядывала. Стоит на столе полуметровый экран, один-одинешенек, голова профессора Доуэля. Самого компьютера и след простыл.
– Это мои мысли? – кивнула на синие линии, полюбопытствовала.
Оставшийся мулатик (второй исчез еще до того, как Эстер уснула) улыбнулся и стал вилять. Это, мол, не мысли, это графики биотоков. И так далее. Бла-бла-бла.
«Бла-бла-бла» – специальное канадское выражение. При всем созвучии ничего общего с непристойным русским словом не имеет. «Бла-бла-бла» означает многословие, когда хотят скрыть или замаскировать смысл сказанного. Мулатик хотел именно этого.
Эстер, не спрашивая разрешения, подошла к профессору Доуэлю – к столу с экраном – совсем близко. Смотрит, мысли свои изучает. Вот детектор лжи или даже не лжи, а просто жизни. Ведь еще немного, и они – неведомые «они», как эти двое, темнолицые, в бирюзовых балахонах, может, друзья, а может, и враги рода человеческого – мысли людские читать начнут. Будут эти мысли у них на экранах четко и ясно написаны. Словами. Или картинками, видеорядом, фотографиями… Или как-то иначе мысли будут видны вокруг головы думающего… Жуть!
Где-то Эстер читала, что в раю говорить не надо. Мысли всех всем без слов понятны. Вот оно. Не наступило еще. Наступает только.
Мулатик вежливо, но вопросительно смотрел на Эстер. Она спросонья что-то не так сделала? Нет, говорит мулатик, все в порядке. Можно позвонить встречающему члену семьи по телефону, а пока встречающий член семьи едет, выпить кофе. Кафетерий на первом этаже. Расшифрованные результаты теста в течение десяти дней будут доставлены лечащему врачу по электронной почте. Всего вам, мэм, самого хорошего.
Вежливый мулатик вежливо ждет, пока Эстер уберется восвояси. Лень ему со старухой о вечном поговорить. Или другой пациент ожидает?
Глава 133
В кафетерии Эстер услышала обрывок телефонного разговора. Очень худая девушка – явный анорексик – говорила по-русски. С Москвой!
– Мамочка, они в самом центре живут! Отвези им, они во вторник летят.
Видимо, связь была плохая. Худышка плотно прижала телефон к уху, ладонью закрыла пол-лица, чтоб не кричать на весь кафетерий. А голос-то у нее какой! Мелодичный, дивный. Заслушаться можно…
– Из Торонто в Монреаль мне кто-нибудь передаст… Русские все время ездят… Я найду… Найду, говорю… Просто в конверт положи и ни в коем случае не заклеивай… Не заклеивай!
В телефоне затараторил женский голос.
Выслушав, худышка сказала медленно и нараспев:
– Напротив кинотеатра «Россия», слева от памятника Пушкину. Что? Не слышу тебя. Что? Мам, я утром перезвоню. У тебя утро будет, я позвоню. Завтра, завтра!
Говорила худышка ласково, будто каждый произносимый звук лелеяла. Что за голос такой? Редкий. Особенный.
Глазами она извинялась перед теми, чей комфорт нарушила. Пострадавших было трое. Мужчина лет девяноста, седой, худой и пятнистый. Когда-то он, вероятно, был белым, но прожитые годы легли множественными темно-коричневыми пятнами причудливых форм по всей его белой поверхности. И придавили. Он сидел в инвалидном кресле. В глазах читалось полнейшее равнодушие к чему бы то ни было – старческая деменция. Рядом – нянечка-китаянка, неопрятно прихлебывая из бумажного кофейного стаканчика, торопливо поедала блуберри маффин: кекс с черникой, свежий до рассыпчатости. Третьей была Эстер.
– Я тоже из России, – сказала Эстер.
– Извините, здесь такая связь ужасная… Не первый раз замечаю. Из-за лифтов, наверное.
Девушка кивнула в сторону трех лифтов, пассажирского, грузового и служебного, выстроивших в ряд двери светофорных цветов. Служебный – красный, грузовой – желтый,
