– Это ведь настоящее бедствие человеческой породы, разве не так? Но религиозный ли это вопрос? Исследования на приматах показали, что дофаминовая система быстро привыкает к наградам. Если награда, которую давали обезьянам за выполнение простого задания, долгое время оставалась одной и той же, то начинала восприниматься как нечто обыденное, положенное, а не как подарок. Выделение дофамина уменьшалось. Чтобы мозг продолжал и дальше синтезировать дофамин, а еще лучше – увеличивать его дозу, награда тоже должна была увеличиваться. Так что мы неизбежно привыкаем к уже полученным благам! И это заложено в нас на биологическом уровне. Чтобы испытывать удовольствие и то, что мы называем счастьем, нам необходим дофамин. Не пятая яхта и не десятый особняк, а порция дофамина. Парадокс в том, что эта порция может оцениваться в яхту или особняк, а может – в тарелку теплого супа. Смотря откуда мы стартуем в нашей гонке хотений. В итоге бóльшую часть отведенного времени человек находится на пути к счастью, а когда ухватывает его – понимает, что это было всего лишь удовлетворением очередной потребности, базовой или избыточной. Это чувство не тотальное, и оно уж точно не длится всю жизнь. Все наше существование является чередой этих удовлетворений.

– Мы действуем, как те же лабораторные обезьяны, – с усмешкой прошептал Арман соседу.

Затем он подался вперед и уже громко спросил:

– А что, выходит, когда низы начинают ненавидеть верхи, это попахивает лицемерием? Ведь получается, что с точки зрения биологии, которую вы сейчас описали, любой, окажись он в верхах, делал бы то же самое, ну вот это вот: коррупция, злоупотребление властью… Так?

Преподаватель озадаченно посмотрел на студента.

– Признаться, с такого ракурса я не рассматривал эту ситуацию. Но законы природы на всех действуют одинаково, – проговорил он вместо прямого ответа. – На какой бы стороне этой биологической баррикады вы ни оказались. Так что теперь вы понимаете, что на исторические процессы может действовать любой факт, вплоть до вашей биохимии. А на нее, в свою очередь, влияют ваше питание, образ жизни, привычки и даже чистота воздуха, которым вы дышите. Но вернемся к нашей основной теме. Итак, революция. Что за ней скрывается?

– Перемены?

– Свержение действующей власти?

– Кровавые события?

Последнее замечание заставило преподавателя остановиться. Он внимательно посмотрел на Марию и проговорил:

– Верно все, и последнее, к сожалению, тоже. Скажем так, это попытка человека, уверовавшего во что-то новое, заставить и остальных уверовать в то же самое. В светлое будущее, например. Но, чтоб уверовать в новое, нужно расстаться со старым, а это многим не по силам. Не все способны трезво и объективно оценивать и прошлое, и настоящее. Ведь надо, чтобы ничто не влияло на твое отношение: ни возраст, ни здоровье, ни личные обиды, ни твое благосостояние, ни уровень взаимодействия с существующей властью и количество бонусов, которые ты получаешь за это взаимодействие. А потому всегда есть люди, которые крепко держатся за былое, даже если оно уже отжило свое.

– А разве это так уж плохо? – полувопросительно, но вместе с тем твердо проговорила Агата, многозначительно глянув на преподавателя. – Эта ситуация как хороша, так и плоха одновременно. Изменения к лучшему – да, это здорово, но ты никогда не знаешь: это к лучшему или к чему-то страшному.

– Сколько раз уже было: приходят к власти люди – «мы сейчас сделаем вам хорошо». И сами становятся еще большим злом!

– Моя мать всегда говорит: «Пусть так, лишь бы не хуже».

– Наши родители просто на своем опыте знают, что такое «хуже».

– Ну и никогда и не узнают, что такое «лучше»!

– Всякий ступающий на путь борьбы с режимом сам становится режимом. Дилемма, не правда ли? – улыбнулся преподаватель, выслушав каждого. – Действительно, любые глобальные перемены в жизни общества происходят посредством потрясений в виде переворотов, мятежей, восстаний и прочей революционной пены. Итог никогда заранее не известен. Никогда! Что бы вам ни говорили с трибун. Вынесет ли нас на сытые берега или накроет пучиной – черт его знает. Но те, кто хотят быстро – одним рывком, пусть кровавым и болезненным, но чтобы одним днем – оказаться в светлом будущем, будут всячески приближать революцию. Те же, кто хотят затишья, пусть тягостного и беспросветного, но стабильного, без потрясений и крови, будут всячески ее сдерживать. В такие моменты рождаются фразы: «Уж лучше так, чем война», «Пусть зло, но знакомое». А закономерный результат – это раскол общества на два противоборствующих лагеря. Один считает, что оно того стоит, другой считает, что не стоит. Все вместе ведет к еще одному конфликту – гражданскому противостоянию. Я лично не верю теперь в революцию, но лишь в эволюцию. Причем в ту, которая способна привести к изменениям в рамках одной отдельно взятой жизни. Но не всякая революция была плоха. Возьмем, к примеру, февральскую в Российской империи.

– Только не говорите, что сейчас будете революцию хвалить!

– Не буду. Но благодаря этому перевороту Россия первой в мире запретила смертную казнь. Были амнистированы узники режима, провозглашена свобода печати, русские женщины одни из первых получили право голоса. Та же прогрессивная Западная Европа еще была далека от этого. А Россия, страна, в которой вчера наказывали батогами за любую глупость, а в ссылку отправляли за неосторожное слово о царской власти, стала вдруг страной человекоориентированных принципов! При этом ожидаемых анархии и хаоса в тот момент – я именно про февраль тысяча девятьсот семнадцатого года в России – не случилось. И это при повсеместном отсутствии царских чиновников и властей на местах. Люди продолжали жить. Неужели взрослыми людьми необязательно управлять? Впрочем, ими все же пыталось управлять так называемое Временное правительство. Поначалу собранное из представителей старой интеллигенции с классическим и весьма сильным воспитанием, но с довольно прогрессивными взглядами относительно царского времени. Такой состав вполне мог обеспечить плавный переход от одного строя к другому без кровавой народной мясорубки.

– Тогда что там пошло не так? – спросил Виктор.

– А разве что-то пошло не так? Человеческая история на отдельно взятой земле всего-навсего пошла своим чередом. Свойственным ей. Прежде чем мы продолжим, я хочу, чтобы вы осознали важный момент: преувеличивать ужасы временного периода – такое же преступление, как и их отрицание или преуменьшение. Мы обязаны видеть все аспекты.

Выждав несколько секунд и убедившись, что его мысль достигла понимания аудитории, он продолжил:

– Узнав, что царский режим пал, из европейской эмиграции поспешил вернуться тот, кто решил, что все сделано неверно, нужно переделать. О чем и начал громко кричать со всех возможных трибун, балконов и броневиков. Поначалу то, что он предлагал, казалось неслыханным, жестоким, немыслимым, неприемлемым и попросту глупым. Его поднимали на смех и просили сойти с трибуны. Свои же товарищи смеялись над этим любителем броневиков и снисходительно называли «бонапартиком», а правительство и не думало воспринимать всерьез этого горлопана, который пересидел опасные времена в эмиграции. Однако в тяжелые времена всякий ефрейтор в шортах на подтяжках, «бонапартик» или просто случайный персонаж с диктаторскими замашками способен вознестись и повести за собой дезориентированную и усталую толпу, и на них впоследствии молится целая нация, обожествляя их и создавая культ. Неожиданная победа нацистов на выборах, шоковая победа большевиков на голосовании в Петросовете – и то и другое еще некоторое время назад считалось чем-то невозможным. Бывшие маргиналы, скоморохи политических арен взлетают на вершину популярности, и везде фактически демократическим путем. Это важно. И там и там умеренная власть уходит в небытие, уступая место узаконенной диктатуре партии.

Раздался голос Армана:

– Вы считаете, народ хоть что-то решает? Народ всегда ставят перед фактом, и плевать, чего он там хочет. Да власть и не может знать, чего хочет народ, учитывая, насколько она от него оторвана. Даже такая власть, которая еще вчера сама была народ, а уже сегодня она новая власть.

Преподаватель поднял большой палец вверх, давая понять, что полностью согласен, но сказал вдруг совершенно иное:

– Но она знает, чего хочет сама. А потому громко и уверенно говорит от имени народа. Но не надо думать, что кучка так называемых народных избранников, у которых в руках вожжи правления, хоть что-то решает. Они могут задавать тон, да, но куда понесут их кобылы,