Почивающий в полдень Жених Церкви — это Христос, провисевший на Кресте от 6-го до 9-го часа, то есть с полудня до 3 часов пополудни. Там Он почил, отдав, по слову апостола Павла, жизнь за свою возлюбленную — Церковь и тем избавив ее от власти смерти и тлена.

Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя. Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками (Песн. 1: 8–10).

Своеобразный и достаточно далекий от нашей культуры образ использует автор, который, желая превознести девушку, сравнивает ее с лошадью. Однако в той среде, где создавалась книга, лошадь была редким и дорогим животным, не предназначенным ни для каких работ, а лишь для войны или царских выездов. Как христианские, так и иудейские толкователи видят здесь отсылку к Книге Исход и вспоминают о гибели колесниц фараоновых в море (Ориген. На Песнь Песней, 1.10). Правда, из контекста ясно, что юноша превозносит любимую и в его словах нет никакого негатива. Скорее, на основании ряда последующих образов можно предположить, что он говорит об «опасности», которую представляет для него девушка. Образ войска со знаменами, городских укреплений, башен, колесниц призван указать на силу, мощь любви во всей совокупности ее проявлений. Похожая образность встречается и в произведениях европейской культуры — например, в «Предопределении» Тютчева.

Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое. Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает. Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня в виноградниках Енгедских (Песн. 1:11–13).

Возлюбленный на пиру у грудей — это особенность рассадки, а точнее, возлежания за ближневосточной трапезой, не изменившаяся за многие столетия и описанная на Тайной вечери, где апостол Иоанн возлежит у груди Учителя. Это поза доверия. Но здесь, так как речь идет о превознесении любимыми друг друга, говорится скорее не о конкретном царском пире, а о важности, ценности юноши в глазах его избранницы. Как дорогое благовоние носится подобно ладанке между грудей, так там же, у сердца, место для ее любимого.

Эн-Геди, оазис неподалеку от Мертвого моря, славился производством благовоний, потому и включен в данный ассоциативный ряд.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные. О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас — зелень; кровли домов наших — кедры, потолки наши — кипарисы (Песн. 1:14–16).

На комплименты юноша отвечает тем же, сравнивая очи девушки с голубками, а не с голубиными глазами, что логично в ряду метафор, где то или иное качество уподобляется в том числе и животным — но не их частям. В Книге Бытия голубь — вестник мира, а в Книге Левит — жертва, приносимая от лица бедняка. Мир, кротость, смирение видит юноша в глазах своей любимой.

Ответ девушки вновь возвращает к образу сада, где нет условностей, где мир не истлевает от грехопадения, где кровля, потолки и само ложе — из благословленной Богом в четвертый день мира травной зелени, по задумке Творца дающей кров и пищу всему живому. От этих слов еще так далеко до кожаных риз Адама и Евы, до Ноя и его потомков, вынужденных убивать животных для пропитания…

Глава 2

Я нарцисс Саранский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами (Песн. 2:1–2).

В многочисленных восхвалениях, которые слышны в тексте, это — самое странное, так как говорящий восхваляет сам себя. Я намеренно использую нейтральную форму «говорящий» — грамматические формы однозначно относят это высказывание к женщине; такую позицию разделяют еврейские толкователи, видящие в возлюбленной душу праведника или народ Израиля (Таргум, Мальбим, Шир раба. См. Свиток Песнь Песней, 54). Христианские комментаторы говорят обратное — они вкладывают эти слова в уста юноши, который является для них аллегорией Христа: «Христос — это цветок смирения: ни роскоши, ни удовольствий, ни разнузданности, но цвет простоты, цвет смирения» (Свт. Амвросий Медиоланский. О девстве, 9.51).

Соотнесенность с цветком контекстно более подходит девушке, в большинстве культур цветок — знак хрупкой, мимолетной красоты и изящества. Сам Иисус употребляет почти синонимичное выражение «полевые лилии» (Мф. 6:28), то есть цветы символизируют быстротечную красоту. Поэтому маловероятно, что с цветком сравнил бы себя юноша, а значит, мы слышим продолжение слов девушки о ее привлекательности. В предыдущей главе она без тени смущения говорила, что красива, несмотря на свою смуглую от загара кожу, здесь же инициирует череду восхвалений, начав с себя: хочет привлечь возлюбленного.

И юноша соглашается — он принимает образ цветка и продолжает игру, развивая его: она не просто цветок, она подобна цветку среди колючек. Мало у кого уши столь устойчивы к гиперболам, чем у влюбленных, никакое сравнение не покажется им чрезмерным. Терн ранит — отношения с другими людьми могут причинять боль, но любимая нежна, как лепесток лотоса. Возможно, здесь кроется аллюзия и на другие книги мудрых, где говорится: От воды чужой удаляйся, и из источника чужого не пей… (Притч. 9: 18), — лишь союз с вожделенной избранницей принесет мир, любая же попытка обратить взор в сторону принесет одни страдания.

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей (Песн. 2: 3).

Теперь в игру сравнений вступает девушка, и если она сравнивает себя (и сравнивается юношей) с цветком, то его и других мужчин — с деревьями. В растительных образах прекрасно видна привязка к полу: дерево — символ мощи, силы, устойчивости. Часто, желая проиллюстрировать мощь, Библия сравнивает героя с кедрами Ливана — прекрасными лесными гигантами, хотя иногда это сравнение несет и негативную окраску, говоря о гордости персонажа.

Чем возлюбленный отличается от всех остальных? Он единственный, кто приносит плод. Это важный пункт в аллегории: Писание часто указывает на бессилие, бесплодность других богов и всесилие Бога истинного, от Которого только и можно обрести плод помощи, плод благодати.

В прямом же смысле это вполне прозрачная лирическая метафора — сладкий плод равен здесь устам возлюбленного, а вкушение — поцелую. В традиционных обществах, к которым еще недавно относилась и наша страна, отношение к поцелуям и объятиям было пуританским, в качестве реакции современная культура деноминировала эти знаки любви, и теперь они почти обесценились. Важно понимать, что христианская