Читать онлайн Апельсин потерянного солнца - Ашот Бегларян

Ашот Бегларян

Апельсин потерянного солнца

  Срываю апельсины солнца в полдень,

  тяжёлые и сочные плоды.

  Но есть их буду, когда хлынут волны,

  ночной безмолвной темноты.

  Чтобы и в ней вращался, как планета,

  оранжевый и тёплый сгусток света…

Эрнест Бегларян[1]

Часть первая

Между реальностью и воображением

Глава 1

Сидя на ступеньке деревянного крылечка, Эрик наблюдал, как сочный апельсин солнца, потихоньку теряя свою яркость, опускается всё ниже к полю, чтобы затем исчезнуть, словно уйти в землю, напоследок разлившись на небосводе разноцветьем зари. С исчезновением солнца и постепенным наступлением сумерек сгущалась и тоска в глазах мальчика… Уже которые сутки отец не возвращался с поля…

Не по-деревенски статный, с высоким, выдающим недюжинный ум, лбом, отец появлялся из вечерней полумглы, ведя под уздцы коня. Весь пропитанный ароматом полей, наклонялся он с широкой улыбкой и целовал сына в золотое темя, доставал из кармана сочную грушу, дикое яблоко или спелую, покрытую восковым налётом алычу и протягивал ему со словами: «Ну что, сынок, соскучился? Это тебе, попробуй, какая вкусная…» И Эрика охватывало чувство тёплой радости, уюта и защищённости.

Но вот уже который день, сидя на потёртой ступеньке крыльца небольшого симпатичного домика с железным красным петушком на крыше, мальчик вглядывался в гаснущие дали летнего вечера, не переставая надеяться, что отец вот-вот вернётся с поля с неизменной сияющей улыбкой, неся за пазухой светящиеся в лёгких сумерках фрукты, налившиеся за день солнцем…

Однако отец не приходил — его, как и почти всех мужчин маленькой деревни Аци, забрали на далёкий фронт для борьбы с фашистами. Теперь мать, обычно сдержанная и даже сухая, скупая на ласки, то и дело целовала в темечко сына, словно стараясь компенсировать нежность отсутствующего главы семейства. Эрик не замечал предательски скользящих по впалой щеке матери слёз — после поцелуя она тут же отворачивала от сына своё лицо.

Прощаясь с Арутюном на перроне у товарного вагона, в котором отвозили бойцов на фронт, она, прильнув мокрым лицом к его широкой, трепещущей под грубым солдатским кителем груди, тихо прошептала:

— Ты уйдёшь, а мы останемся в вечных муках и переживаниях…

По-отечески, как дочку (она была на десять лет моложе его), Арутюн поцеловал жену в напряжённый лоб и, несмотря на волнение, произнёс обычным, почти бытовым тоном, словно ехал по делам в районный центр:

— Как доеду, отправлю весточку… Береги детей!

Однако Кнар так и не получила письма от мужа. Впрочем, фронтовые треуголки редко и с большим опозданием приходили в далёкую, затерянную среди гор деревушку. Вот и известие о том, что Арутюн пропал в боях за Керчь, пришло спустя почти полгода после случившегося. Зато в самой деревне злая весть о без вести пропавшем разлетелась вмиг. Не застав Кнар дома, она полетела чёрной птицей на колхозное поле, где жена Арутюна трудилась от зари до зари, чтобы прокормить двоих малолеток: Алека и Эрика. Малышку Гоар Кнар не сберегла — дочка появилась на свет после того, как Арутюна забрали на фронт, а через четыре месяца заболела корью и покинула этот свет, едва появившись. Большие невинные глаза, широко и, казалось, удивлённо глядевшие на незнакомый мир, преследовали Кнар днём и ночью. А отец так и не узнал о её рождении и смерти. Во всяком случае, тут, на земле…

Кнар была маленькой, жилистой женщиной с узловатыми натруженными руками. Помимо исключительного трудолюбия, природа наделила её живым умом и смекалкой. Окончив четыре класса, Кнар, наряду с работой на колхозных полях, учила грамоте односельчан в вечерней школе. Она знала много стихов, притч, сказок и умела так занимательно рассказывать детям, что персонажи — герои и злодеи, красавицы и чародеи, — кажется, обретали плоть и кровь и поселялись где-то рядом. Алек и Эрик слушали маму затаив дыхание. Нередко Кнар импровизировала, добавляла что-то своё, из реальной жизни. И это вполне органично вписывалось в сказки, ибо легенда и быль словно смешались в жизни далёкого от фронта, но постепенно засасываемого войной края. К примеру, реальная история отправки на фронт коня Тапала — так прозвали его за большую белую отметину на лбу.

После того как мобилизовали Арутюна, подоспел черёд и его коня. Красивый был конь: редкой, вороной масти, с огромными агатовыми глазами, роскошной гривой. Вместе с тем кроткий и умный, словно мысли хозяина читал, чувствовал настроение. Арутюн, будучи бригадиром в колхозе и агрономом сразу на три деревни, не мог без него обойтись. Ранним утром они выходили со двора, а возвращались в сумерках. Арутюн жалел Тапала, бо́льшую часть пути он шёл пешком рядом со своим неразлучным другом и всё разговаривал с ним как с человеком…

Сухонькое лицо Кнар становилось жалким, когда она рассказывала надтреснутым голосом о сцене прощания с конём — вслед за Арутюном уходила на фронт и живая память о нём, животное, бесконечно преданное своему хозяину.

Дополнительную боль причиняла одна подробность: в отличие от своих сородичей, Тапал не ржал и не брыкался — не протестовал и не выражал недовольство понукающим его. Конь лишь поглядел на хозяйку краешком больших умных, полных человеческой грусти глаз и послушно впрыгнул в товарняк…

Кнар, конечно же, понимала, что видит Тапала в последний раз и незаметно вытирала слёзы. Внезапно сердце пронзила другая боль — до неё вдруг дошло, что и мужа она больше не увидит… А спустя год пришла чёрная весть.

Сразу померк яркий солнечный день в глазах Кнар, словно мрачная туча вмиг заволокла ясное небо над безбрежным полем. Сжалось в комок сердце, дрогнули колени, и силы разом покинули её маленькое тело… Когда Кнар привели в чувство, она, окончательно осознав, что происходящее не сон, отчаянно, словно защищаясь от чего-то невидимого, закрыла ладонями лицо и зашлась в беззвучных рыданиях.

Ощущение безысходности свинцовой тяжестью легло на душу одинокой женщины. Как средь бела дня может пропасть, бесследно исчезнуть человек, большой взрослый мужчина? Разве рядом или поблизости никого не было? Неужели никто не заметил?.. Множество вопросов и предположений о постигшей мужа трагедии терзало Кнар. Больное воображение рисовало самые страшные картины. Но где-то в уголке души теплилась надежда: а может, он ранен и лечится где-нибудь в госпитале