Жизнь Кнар и сыновей превратилась в сплошное ожидание с неопределённым, бесконечно растянутым во времени финалом. В воздухе постоянно висел мучительный немой вопрос: где вы, отеческий взор, отцово дыхание, улыбка, поцелуй?..

Чтобы отвлечь детей, да и себя тоже, от тяжёлых переживаний, она придумывала разные истории, похожие на сказки со счастливым концом, водила сыновей на возвышенность, откуда была видна вся деревня, и они смотрели вниз на дорогу, не идёт ли отец… Но, увы, после того, как всех мужчин и совершеннолетних юношей призвали на фронт, посёлок был непривычно пустынен. И лишь изредка на пыльной дороге появлялись женщина или подросток с кувшином или ведром родниковой воды.

Непреходящая саднящая боль неизвестности, периодически обостряющаяся, словно от удара кинжалом, изматывала маленькую женщину. Кнар старалась не смотреть в зеркало, боясь увидеть на своём лице выражение неземного страдания… Но разве могла она сдаться, опустить руки? На неё глядели четыре пары невинных глаз, а ещё — вездесущие ангельские очи Гоар…

Глава 2

Эрику снилось, что он бежит вверх по склону горы, обняв большой сочный апельсин, удивительно похожий на солнышко, ослепительно сияющее высоко в голубом небе. Лицо мальчика светилось блаженством, он широко улыбался с закрытыми глазами — ведь с вершины горы, ещё не замечая его, спускался отец, ведя под уздцы коня. Мальчик спешил, чтобы передать солнечный апельсин папе. Нет, Эрик, конечно, и сам бы с удовольствием съел вожделенный плод, неведомо откуда оказавшийся у него в руках. Но он очень хотел доставить радость отцу — в благодарность за то, что тот ни разу не забывал приносить ему с полей и лесов сладкие фрукты и ягоды…

Но что это? Откуда-то внезапно появляется густой, тяжёлый туман и покрывает всё вокруг непроницаемой завесой, проглотив и отца с конём, и его самого вместе с солнышком в руках. Эрик кричит, зовёт папу, но в ответ — мёртвая тишина. От страха и растерянности мальчик невольно разжимает объятия, апельсин падает и, прыгая, как мячик, скатывается к краю ущелья. Эрик пытается догнать его, но, увы — блеснув на прощание, солнечный плод исчезает в чернильной тьме пропасти. Мальчик сам едва не проваливается в бездну, с трудом удержавшись на краю…

Кнар поспешила обнять очнувшегося с криком сына. Он был весь в холодном поту. Покрывая, словно защитной пеленой, материнскими поцелуями побледневшее личико Эрика, она сама казалась совершенно беспомощной и беззащитной.

От крика брата проснулся и Алек, который спросонья пытался понять, что происходит. Он инстинктивно потянулся к матери и обнял её. Тут Кнар не выдержала, и все трое, словно по команде, разразились горьким плачем…

Взяв себя в руки, Кнар, пытаясь успокоить детей, легла между ними, полуобняв каждого, и стала рассказывать придуманную ею же притчу: «Во время сева одно из зёрен упало под большой камень. И камню казалось, что семя, лишившись света и солнечного тепла, умрёт, так и не пустив ростка. Но камень не знал, что земля, как мать, бережно обняла зерно и стала лелеять его…»

Вскоре Алек и Эрик заснули от убаюкивающего голоса и тепла материнского тела. А Кнар всё продолжала тихо петь свою колыбельную, рассказывая не слышащим её сыновьям, что в сыром окопе на далёком берегу отец их не спит ночами, чтобы ничто не смущало радужный детский сон…

Глава 3

Кнар разбудила детей рано утром и взяла их с собой в поле.

Кристальный воздух, наполненный заливистой трелью птиц, деловое жужжание пчёл и праздный стрёкот кузнечиков в зелёной травке, по которой можно прогуляться босиком (с особым удовольствием — по утренней росе), плодовые деревья и кусты, ягоды и грибы на каждом шагу… В общем, обычная классическая деревня со своими прелестями — просто живи и наслаждайся. Но не тут-то было: зловещая тень от тучи, казалось бы, далёкой войны легла на величавые горы и глубокие живописные ущелья, заползла ядовитой змеёй в человеческие души. И периодически доносящийся откуда-то с поля полный трагических нот рёв осла, подхватываемый чутким горным эхом, словно возвещал миру о том, как непросто людям и тут, в тылу, далеко от фронта. Этот вселенский крик бессловесного животного казался протестом против существующего положения вещей…

Развалившись под большим деревом, малыши молча и с некоторым удивлением наблюдали, как их мать с пёстрой косынкой на голове, передвигаясь на коленях, энергично выдёргивает узловатыми и сильными, как клещи, пальцами сорняки на свекольной плантации. Кнар вместе с другими колхозницами добросовестно отрабатывала свой трудодень[2]. Трудодни записывались в книжки колхозниц, и в обмен на них последние получали продовольственные и другие товары. С началом войны и мобилизацией мужчин на полях стало остро не хватать рабочих рук, и женщины вынуждены были трудиться как за себя, так и «за того парня».

Кнар то и дело оглядывалась на детей — всё ли у них в порядке. Вскоре мать отдалилась настолько, что превратилась в маленькую точку. В середине поля она встала, вытянулась во весь рост и, приложив к потному лбу сложенную козырьком руку, посмотрела в сторону ребят, помахала им и вновь опустилась на колени, чтобы продолжить свою довольно тяжёлую и скучную работу.

Не замечая её, Алек и Эрик беседовали.

— Вот вырасту, возьму папино ружьё и пойду на войну, буду стрелять в этих фрицев, поубиваю всех, — Алек с презрением произносил запомнившееся ему из разговора взрослых слово «фриц». — Фрицы захотят убить меня, но я их укокошу, вернусь домой и буду всем рассказывать об этом…

— А папа будет там?

Алек не сразу ответил братишке.

— Нет, папа будет далеко, — задумчиво произнёс он.

— Где далеко?

— В горах…

— А папа когда вернётся и расскажет нам, как он убивал плохих солдат? — не унимался Эрик.

В отличие от него, шестилетний Алек уже осознавал, что произошло. Он вдруг произнёс с мальчишеской прямотой:

— Теперь у нас нет папы…

Затем добавил с рассудительностью взрослого:

— И наш дом мы должны содержать сами.

Эрик, конечно, не совсем понял слова брата, но по серьёзному тону голоса Алека и тревожному выражению его лица он почувствовал, что произошло нечто страшное, и расплакался…

Хотя южное утро давно разогрелось, Кнар охватывал странный озноб. Вдруг в глазах ярко замерцало, и вместо залитой солнцем плантации женщина оказалась на каком-то другом поле, с далёкого конца которого надвигался огненный вал, пожирая всё на своём пути. Отчаянные людские крики перекрывали гул и рокот пожара…

Ожесточённые бои за каждый метр