Рабби Исаак (около 1180-1260) вел жизнь ученого странника. Уроженец Богемии, питомец талмудических школ Праги и Регенсбурга, он занимался также в иешивах рейнских и северофранцузских тосафистов (ок. 1220 г. жил в Париже), а затем состоял раввином в Вюрцбурге, Регенсбурге и Вене. Отсюда то всестороннее знакомство с жизнью и обычаями евреев разных стран, которое составляет самое ценное качество его большого труда «Ор-Заруа» («Свет пролитый»), ставшего настолько популярным, что потомство назвало самого автора по имени этой книги. Книга представляет собой нечто среднее между сводом галах и комментарием к Талмуду. Текст ее расположен по порядку трактатов Талмуда, но автор стремится везде из своих толкований делать определенный вывод для религиозной или судебной практики. Местами в текст вплетена научная переписка автора с раввинами Германии, Австрии, Франции и Италии. Часто упоминает рабби Исаак о своей родной стране «Кенаан», под которой подразумевает славянскую Богемию; он переводит много еврейских слов на «ханаанский» или славянский язык, на котором, вероятно, говорило еврейское население Богемии; он упоминает также о еврейских общинах соседней Польши и России. Таким образом, Исаак Ор-Заруа является одним из первых просветителей славянского еврейства, распространявший среди них «свет» западного знания. Занимая в последние годы жизни пост раввина в Вене, р. Исаак мог оттуда руководить и еврейскими общинами Богемии, которая в то время, при Оттокаре II, объединилась с Австрией.

Таким же авторитетом пользовался ученик его, знакомый нам р. Меир из Ротенбурга (1215-1293), жертва алчности императора Рудольфа Габсбурга (§ 23). Его академическая деятельность и ученые труды («Тосафот» ко многим трактатам Талмуда и многочисленные «Тешувот» или решения по вопросам еврейского права) сделали его духовным вождем своего поколения. В «Тешувот» р. Меира попадаются иногда отклики на ужасы той эпохи. Во время погрома, сопровождавшегося насильственным крещением, одна еврейская семья решила покончить самоубийством: муж зарезал жену и детей, но сам остался в живых; он явился к р. Меиру и просил, чтобы тот наложил на него тяжелую эпитимию для искупления греха, но получил ответ, что он свободен от покаяния, ибо уже принес тяжелую жертву, подавив в себе любовь к семье ради любви к Богу. В другом городе доминиканцы загнали еврейских женщин в монастырь, где монах-проповедник приготовлял их к крещению; когда узниц выпустили и возник вопрос, могут ли мужья жить с «пленницами», Меир разрешил, так как жены не осквернились делом, а только слушали проповедь.

Судьба наиболее выдающегося ученика р. Меира Ротенбурга, Ашера б. Иехиеля или Роша, была также связана с катастрофой. Пережив резню Риндфлейша (1298), он не мог справиться с непосильной работой по восстановлению порядка в опустошенных общинах, вдобавок обремененных податями в пользу императора Альбрехта I. В качестве ответственного представителя общин Рош имел основание опасаться, что и его постигнет участь учителя, и поэтому решил покинуть Германию. В 1303 г. он прибыл в Савойю, где рассчитывал занять пост раввина, но, узнав, что савойский герцог состоит феодалом германского императора и может выдать ему беглого подданного, он поспешил уехать в Южную Францию, а оттуда переселился в Испанию, где сделался раввином в Толедо. Здесь он, как известно, попал в огонь культурной борьбы между консерваторами и свободомыслящими и примкнул к первой из этих партий. Другой ученик р. Меира, нюрнбергский раввин Мардохай бен-Гилель, как уже указано, пал мучеником за веру во время резни Риндфлейша. Он был автором талмудического сборника «Mardochaj», изложенного по системе компендиума Альфаси, но приправленного обычной в германских школах казуистикой. Плохая стилистическая обработка этого труда дает повод думать, что он не был закончен вследствие преждевременной ужасной смерти автора.

§ 26. Антирационализм, мистицизм и мартирология

В такой атмосфере не могло, конечно, развернуться свободное творчество в различных областях знания. В XIII веке, как и раньше, германское еврейство стояло в стороне от умственного движения Испании и Южной Франции. Замкнутые в узкой об л асти талмудизма, как в своих тесных и темных городских кварталах, германо-еврейские ученые относились либо равнодушно, либо враждебно к светским наукам и философии. Презрительный отзыв Роша об этих «посторонних науках» характерен для всех его соотечественников. Тогдашний германский раввин Моисей Тако (жил в Регенсбурге в Винер-Нейштадте во второй половине XIII века) вздумал открыть кампанию против философии Маймонида в стране, где она не имела ни одного защитника. В своем сочинении «Ketaw tamim» («Писание правоверного») он резко нападает на рационалистов, которые отрицают в Боге всякие человеческие свойства, между тем как в Библии просто говорится о «руке Божией», «Лике Божием», «Бог разгневался», «Бог пожалел» и т.п. Такие выражения, по мнению Моисея Тадо, следует понимать не фигурально, а буквально: Бог действительно обладает материальными свойствами, эмоциями и чувствами — иначе он был бы пустой абстракцией и не мог бы управлять материальным миром и родом человеческим с его чувствами и страстями. «Кто отнимает у Бога всякий материальный образ, — говорит Моисей Тако, — отрицает самую основу веры». В действительности Бог есть «существо с определенным образом, свойствами и настроениями, как гнев и милость, любовь и ненависть, печаль и радость. Сомневающийся в этом есть еретик и эпикорос». Этот защитник наивной детской веры не может простить первому еврейскому философу Саадии Гаону, что тот внес рационализм в область веры и впервые превратил Бога в отвлеченность безличную и безвольную, а библейские рассказы — в идейные аллегории. Виноват и Авраам ибн-Эзра, который осмеливается отрицать существование чертей, вопреки рассказам талмудической Агады. По тому же ложному пути пошел Маймонид. Против этой ереси надо бороться: иначе от личного Бога и от святых легенд ничего не останется.

Вызов Моисея Тако остался без ответа в стране, где противниками рационализма были и талмудисты, и мистики. В Германии еще не было той грани между «явным» и «тайным учением», как в Испании при возникновении каббалы. Германские раввины были вообще более или менее мистически настроены. То был мистицизм особого рода, та смесь аскетизма и суеверия, которая в популярной форме была представлена в «Книге благочестивых», а в более ученой — в «Рокеах». Так как в Германии не было свободной религиозной философии, то не было и стимула для той теософии или умозрительной каббалы, которая была создана в Испании как противовес рационализму. Была только общая тяга к потустороннему, было устремление исстрадавшейся души из земной юдоли плача к тем таинственным высотам, где нет ни печали, ни воздыхания. Зато в Германии процветал один литературный жанр, который был слабо развит в тогдашней Испании: поэзия мученичества, мартирология.

Продолжалось то, что начато было в