наукой. В основе концептуального подхода лежала идея территориального государства. Немецкие лесоводы соглашались с тем, что люди, жившие вдоль линии Дюранда, не признавали ее роли в качестве границы; дровосеки-пуштуны, которых немцы взялись обучать, были участниками товарообменов, центром которых являлся Карачи. Угроза превращения лесов в пустыню была реальна, но, чтобы понять значение лесов для Пактии, нужно было пересечь не столько реальную, сколько эпистемологическую границу. Это требовало понимания того, как племена в Джаджи или Мандрале, например, взаимодействовали с купцами и владельцами лесопилок в пакистанских федерально управляемых зонах племен, в Северо-Западной пограничной провинции и в районах, расположенных южнее, вдоль дороги на Карачи. Однако проанализировать эту межнациональную экономическую ситуацию было невозможно, оставаясь в рамках концепции национальной экономики. Поэтому не было ничего удивительного в том, что вместо того, чтобы рассматривать Пактию как сомнительную приграничную территорию, каких было много на карте Афганистана в то время, немцы видели ее очерченной жирными линиями тех границ, которые требовались национальной экономике.

Пактия стала определяться как «негативное пространство»: ее дефинировали через то, чем она не являлась, а не через то, чем она была; в это пространство стекались ресурсы из Кабула[521]. Немецкие лесоводы понимали, что существование Пактии зависит от транснациональных рыночных отношений, но настаивали на том, что смогут ограничить и преобразовать эту «иррациональную» людскую географию, если найдут более четкие термины. В ответ на критику немецкие специалисты говорили, что Пактийский проект имеет долгосрочный характер[522]. «В области лесоводства, — писал один из них, — в отличие от сельского хозяйства, явный успех приходит только в долгосрочной перспективе. То, что копившиеся веками привычки не исчезают за несколько лет, не должно удивлять тех, кто приехал из промышленно развитого государства и должен понимать особенности страны, которая только вступает на путь развития: мирное или немирное сосуществование племен, с присущими им социоэкономическими структурами; их отношения собственности, которые нельзя игнорировать; их племенные распри по тому или иному поводу; их табу; их экстенсивный и отчасти кочевой способ землепользования; их способ мышления, ориентированный на удовлетворение только повседневных потребностей»[523].

Однако инвентаризация лесов Пактии, проведенная Лесоводческой группой, позволяет предположить, что немецкие специалисты были в меньшей степени заинтересованы в понимании ситуации, а в большей степени — в учете территории, и не принимали в расчет альтернативы. Те моральные проблемы или идеи транснациональной экономики, которые не соответствовали концепции «национальной экономики» Афганистана, просто подгонялись под принятую идеологию. Концепция развития лесов Пактии требовала переосмысления роли провинции не с точки зрения социальной реальности, а скорее с точки зрения понимания «естественной» структуры экономики в соответствии с ее физической географией. «Поскольку описание региона в терминах племенных территорий не дало бы разумного решения, — отмечалось в предисловии к инвентарной описи, — <концептуально наш отчет> объединяет системы долин и те регионы, из‐за географических особенностей которых экспорт древесины вынужден идти в одном направлении»[524]. Географические особенности, определяющие расселение людей, были просто вычеркнуты из доклада группы как «иррациональные». Лесоводческая группа признавала, что ее концепция «естественных» потоков древесины на афганские рынки, определяемая физической географией, не имеет оснований в реальности. Однако в ответе на газетную статью немцы утверждали, что, если афганские племена окажутся способны выйти за пределы пребывания в «вечном настоящем», они поймут «естественную» географию, из которой исходит Лесоводческая группа. Тем не менее «в свете того, что <племена> стремятся извлекать из лесных массивов все, что возможно, до тех пор, пока еще есть резервы, и использовать сиюсекундные шансы на получение прибыли до тех пор, пока ничего не останется, убедить их мыслить с точки зрения завтрашнего дня довольно сложно»[525].

Немецкие лесоводы, похоже, ни разу не проявили желания действительно понять что-то о местах, которые собирались преобразовывать. Их успехи оказались ограниченными. Они сумели добиться запрета экспорта обработанных брусьев сечением два на четыре дюйма через определенные пограничные пункты, но это было бессмысленно, поскольку «границы» в действительности не существовало. В большей мере, чем где бы то ни было, в приграничных районах было заметно, что Афганистан является пространством, через которое протекают экономические потоки, а вовсе не автаркическим национальным государством. Любое объяснение, которое линия Дюранда давала особенностям «национальной экономики», являлось иллюзией. Концепция территориального государства сулила Афганистану только неприятности. Старая фискально-административная модель Афганистана как области обмена больше не работала. Элитам давали советы зарубежные специалисты, которые считали афганское государство территориально замкнутым экономическим пространством. Но ни афганское правительство, ни немецкие лесоводы не могли заставить самих афганцев мыслить в терминах «естественных» потоков древесины, «рационального» образа будущего или «национального» рынка, развитию которого они должны были способствовать. Социологи могли говорить, спорить и писать отчеты, но они оказались неспособны понять ситуацию.

Постепенно у немецких специалистов стал усиливаться скепсис по отношению к Пактии. Один из дипломатов, побывавший в этой провинции, отмечал, что Пактийский проект фактически провалился. Географические представления лесоводов не работали: «Так же как Пактия в целом отделена от остального Афганистана высокими горами, некоторые отдельные части этой провинции отделены друг от друга горными хребтами. Долины, где расположены Хост и Чамкани, в торговом отношении естественным образом соотнесены с Пакистаном»[526]. Однако одновременно дипломат подчеркивал, что неудача произошла не по вине лесоводов: «В самом начале долговременного планирования можно было выбрать более подходящее место для регионального развития». Когда в том же году Курт Хендриксон беседовал с министром планирования Афганистана, тот объяснил, что запрет на экспорт древесины неосуществим. «Племена сильны, а государственная администрация коррумпирована», — кратко пояснил министр[527]. Скрытая от посторонних глаз попытка создать частно-государственную корпорацию (с контрольным пакетом акций у кабульского правительства), которая владела бы всеми лесами Пактии и выплачивала дивиденды племенам в обмен на жесткие ограничения на вырубку леса, ни к чему не привела.

Месяц спустя начальник политического отдела афганского МИДа побеседовал с представителем посольства Германии о мятежах и вспышках насилия, происходивших в Пактии между Мангалом и Джаджисом. Он сообщил, что о военном вмешательстве не могло быть и речи[528]. А когда в 1973 году получившие подготовку в СССР офицеры афганской армии (многие из них были уроженцами пограничных районов) свергли Захир-шаха и привели к власти его двоюродного брата Дауда, пактийский проект был закрыт.

И все же в одном немцы были правы. «Афганистан мог бы стать зеленым, — сетовал Хезельбарт. — Там могли бы вырасти леса. Страна стала бы похожа на Израиль». Но большая часть работы, которую проделали Хезельбарт и Лесоводческая группа для озеленения приграничных