способные питать и удерживать на одном месте оседлое население. Энергоемкие, но несъедобные ресурсы — нефть и газ — это средства превращения изначальной солнечной энергии в энергетические единицы, способствующие промышленной трансформации и появлению пролетарского сознания. Представление о «рабочем сознании» могло быть иллюзорным и даже опасным, но советские экономисты видели в нем залог безопасности. Превращенные в нефть и газ, пущенные по трубопроводам советской постройки, углеводороды превращались в деньги — те рубли, о которых так пеклись экономисты из ГКЭС. Более того, нефть и газ безусловно принадлежали афганскому национальному государству. Никто не утверждал всерьез, что воды Гильменда или газовые месторождения под Шиберганом принадлежали кому-то другому. Однако в обоих случаях национальные мечты о едином народном хозяйстве или социалистическом развитии роковым образом сталкивались с возможностями афганского государства, создавая противоречия, которые не могло разрешить увеличение помощи в целях развития страны.

Может быть, дело обстояло иначе с лесами? Возможно, ситуация с кедровыми лесами в провинции Пактия, которые охотно вырубали лесозаготовители, чтобы перевозить в Пакистан, действительно была иной. Если учесть, что Пактия находилась вблизи линии Дюранда и была вовлечена в систему трансграничных обменов, которые веками препятствовали образованию единого афганского рынка, то можно понять, что ситуация в этом регионе не вписывалась в воображаемую картину развития национального государства. Однако, возможно, и там пришло время для перемен. И США, и СССР прилагали все усилия для того, чтобы придать глобальным проектам характер национальных, но это стремление отражало лишь самоуверенность ученых, задававших тон в социальных науках этих сверхдержав. Может быть, более скромный партнер — например, ФРГ — мог бы достичь того, что не получалось у Советов и американцев? Группы западногерманских советников находились в Кабуле почти столь же долго, как их советские коллеги. Кроме того, у немцев имелись давние традиции лесопользования. Могли ли западногерманские лесоводы перенести свой опыт на дикие леса Пактии? Могла ли общеафганская национальная экономика возобладать на транснациональной пуштунской границе?

ЛЕС: ЗАПАДНОГЕРМАНСКОЕ ЛЕСОВОДСТВО В ПАКТИИ

Как мы видели, в советских проектах, осуществлявшихся на севере Афганистана, при внимательном рассмотрении обнаруживаются серьезные просчеты. Тем не менее московская «помощь» казалась современникам впечатляющей. Ирригационные работы в долине реки Гильменд оказались медвежьей услугой со стороны американцев. Поступали средства и от Бонна; и хотя Западная Германия предоставила к 1970 году 24 миллиона долларов помощи, нужды Афганистана оставались неутоленными. Афганцы представили ФРГ «список пожеланий» сверх уже полученной суммы, включавший дополнительные проекты на 56 миллионов долларов. Заплатить эти деньги имело бы смысл, если бы это гарантировало Бонну политические бонусы в Афганистане, но поскольку Советы строили ГЭС чуть ли не на каждом речном изгибе, то казалось, что Москва осуществляет проекты столь масштабные, что Западной Германии за ней не угнаться. Действительно, учитывая местоположение Афганистана, трудно было назвать стратегические основания того, что ФРГ превзойдет здесь СССР.

Однако и малое участие могло оказаться важным. Возможно, если бы Бонн сосредоточился в большей степени на развитии провинций, это показало бы, что Запад отнюдь не уступает СССР[498]. По крайней мере, в этом Боб Нэйтан убеждал видного немецкого советника Курта Хендриксона осенью 1961 года[499]. Вскоре Хендриксон связался с Клаусом Лампе, специалистом по экономическому развитию из Бонна, который набрал группу агрономов, гражданских инженеров, архитекторов, специалистов по рациональному использованию земель и дорожному строительству[500]. Затем последовали пять лет технико-экономических обоснований: где разместить проект регионального развития? Немцы не были одиноки в своих инициативах. В это время ООН предложила небывалую винодельческую программу для крестьян в провинции Парван. Азиатский банк развития и французское правительство работали над проектами в провинциях Кундуз и Баглан. Всемирный банк и ООН осуществили совместный проект в Кунаре, а Китай — еще один проект в Парване. Дела в афганских провинциях, казалось, обстояли превосходно.

Предварительные исследования показали, что провинция Пактия на востоке Афганистана — подходящий испытательный полигон. Экология региона была уникальна: именно в Пактии находились те немногие лесные массивы, которыми располагал Афганистан. Один немецкий лесовод писал: «Из-за крайне сухого климата естественные лесные массивы Афганистана ограничены хребтом Сафедкох Гиндукуша, который отделяет Афганистан от Пакистана и на который влияет индийский муссонный климат. Здесь на высоте от 1800 до 3200 метров, в ландшафте с преобладанием скал и осыпей, располагаются смешанные леса — около 80 % афганских запасов гималайского кедра, пихты, ели и сосны»[501]. Местные жители особенно ценили гималайский кедр (Cedrus deodara), однако, продолжает специалист, «провинция отличается от других, поскольку ее свободолюбивое население имеет политические привилегии и было с давних пор закрыто от иностранных влияний. <…> Всеми лесами владеют роды и племена. Законы распределения собственности на лес невероятно запутаны и сложны, что часто приводит к кровавым спорам».

Если бы Пактия лежала километров на 500 западнее, эта ситуация была бы только академической проблемой. Однако хребет Сафедкох пересекала линия Дюранда, а рынки для продажи леса находились к Пакистане — и это превращало Пактию в передовой край афганской экономики. Местные, занимаясь торговлей лесом, игнорировали границу. Лесорубы валили деревья, водружали бревна на мулов и везли их на пакистанские лесопилки и рынки. Как объяснял немецкий специалист, «с недавних пор высокие цены платили за древесину кедра в соседних регионах Пакистана, бедных лесами, но промышленно более развитых. Это привело к массовым вырубкам и опустыниванию многих высокогорных лесов. Деревья рубили исключительно топорами, готовили к отправке, оставляя значительные отходы, и перевозили через границу большими верблюжьими караванами»[502]. Ориентация местных жителей на пакистанский рынок грозила лишить Пактию всех лесов. «Спрос на древесину на афганском рынке низок, поскольку традиция строительства деревянных домов развита слабо. Экспорт в Пакистан, напротив, постоянно растет». В 1968 году караваны из тысяч верблюдов, каждый из которых перевозил примерно кубометр древесины, ежедневно пересекали границу[503]. В одном сообщении содержится следующая оценка: лесная промышленность давала средства к существованию двумстам тысячам человек и приносила 2,5 миллиона долларов дохода[504]. Тем не менее «при такой быстрой эксплуатации», как продемонстрировали немецкие лесоводы, «в обозримом будущем намечается уничтожение оставшихся 35 тысяч гектаров леса. В то же время растет плотность населения, а вместе с ним и потребность в дровах и пастбищах»[505]. Все эти факторы, вместе взятые, создавали перспективу превращения региона в пустыню.

Данные экономические проблемы вызывали и политические вопросы. Как замечалось в докладе,