– Викентий Саввич, ушла она…

– Как ушла?

– Так, отобрала какие-то бумаги и ушла…

– Куда ушла?!

– Мне кажется, что совсем…

– Всем так кажется… – поддакнули остальные.

– Плакала, не могла толком ничего объяснить, но я так понял, она больше не вернется… – подытожил Тищенко. – Вещи свои забрала, платок и домашние боты. А прошения на увольнение не оставила. Вот.

А Ратманов схватил с ближайшего стола первый попавшийся предмет – фаянсовую пепельницу – и с размаху разбил ее об пол. После чего без каких-либо объяснений вышел на воздух.

Внутри все вздрогнули, но промолчали. Даже строгий Двуреченский. Он лишь приискал глазами кого-нибудь неподалеку и не придумал ничего лучше, чем поручить убрать осколки Тищенко:

– Святослав, уберите…

– Почему я?!

Двуреченский снова посмотрел на младшего. И от этого взгляда стало уже не по себе. Тищенко сдался.

А Ратманов вскоре вернулся и еще целый день провел, разбирая бумаги, не проронив при этом ни слова… Ему по-прежнему не дали ни одного более-менее стоящего дела по основному профилю. Он все еще подозревал Двуреченского в попаданчестве, но не мог ничего доказать. Он не знал, куда убежала женщина Корнилова и кто именно ее предупредил. И при этом не сомневался, что его противник, обладающий знаниями как о прошлом, так и о будущем, всегда будет на полшага впереди. Очередная ниточка, связывающая с XXI веком и домом, была перерезана.

Георгий механически скомкал очередную бумажку с набившими оскомину ятями и пошел домой.

Вернувшись в съемную меблирашку у Никитских ворот, Ратманов нос к носу столкнулся с хозяйкой и целой ватагой студентов. Что они там делали, ведь не Татьянин день? Кажется, молодые люди все еще были навеселе после вчерашнего Нового года.

Надо сказать, в то время не существовало привычных нам длинных выходных. Но имелись неприсутственные дни, включая все воскресенья и ряд других. Например, главные, двунадесятые, церковные праздники, а также день поминания Казанской иконы Божьей Матери или Усекновения главы Иоанна Предтечи. Также были царские дни – другими словами, даты, так или иначе связанные с правящей династией: день рождения и тезоименитства императора, вдовствующей и действующей императриц, наследника трона, а также восшествия монарха на престол и коронации… Что касается новогодних праздников, был Сочельник 24 декабря, затем Рождество 25-го, затем Новый год – 1 января и Крещение 6-го. Остальные дни между ними считались присутственными, то есть рабочими, но когда ты молод…

– Что у нас на календаре, второго января? Все веселимся? – поинтересовался Георгий строгим отеческим тоном.

– А вам-то что, дядечка? – не слишком-то учтиво ответила студентка, а по виду почти даже и гимназистка.

– Тебе здесь пояснить или в участке? – Ратманов дал понять, что вполне может применить и силу на оскорбления представителя власти, он теперь лицо официальное.

– Не надо, не надо… – вмешалась хозяйка. – Они больше не будут шуметь!

Не будут? А может, оно ему и надо? Может, он и затеял этот разговор, чтобы молодые люди немного пошумели… Потому что из головы так и не выходил голос, который попаданец периодически слышал по ночам. И кто-то же из соседей должен был быть его «автором»!

– Ты… – обратился он к неизвестному.

– Ну я, – недоверчиво признал юноша. – Что нужно-то?

Нет, не то, не тот голос…

– Ничего… А ты что скажешь? – обратился Георгий уже к другому участнику вечеринки, который хоть отдаленно мог являться обладателем нужного тембра.

– Я… Я вообще молчу…

– Понятно.

Ратманов напоследок козырнул молодежи и удалился в свою комнату. Никто из ребят, а тем более девчат не подходил под нужные ему описания. В голове он слышал кого-то другого…

А дальше была бессонница. Куча неотвеченных вопросов, незакрытых гештальтов и тревожных мыслей. Он так и не стал своим здесь, не в своем времени. Хотя, признаться, и о своем уже тоже стал подзабывать. Вероятно, необычное состояние, в котором он пребывал, можно было сравнить с идеей чистилища у католиков. Места между адом и раем, где обычному человеку напоминали о его грехах, прежде чем он попадал куда-то еще. И от всего этого просто адски болела голова…

Георгий открыл верхний ящик тумбочки, достал оттуда горсть давно заготовленных таблеток и запил их небольшим количеством оставшейся в стакане воды. Этакое снотворное «по-ратмановски» – без специальной подготовки просьба не повторять! Надо ли говорить, что последующий сон был более глубоким и кошмарным, чем все предыдущие…

… А самым кошмарным во сне было то, что он повторялся! Попаданец уже был там, уже все это видел или слышал. И перестал чувствовать даже примерную грань между сном и явью, прошлым, будущим и настоящим.

Не было уже никакой Риты. Вместо нее в знакомом кабинете на Лубянке, словно снятом камерой типа рыбий глаз, сидел подполковник ФСБ Дмитрий Никитич Геращенков и рядом стояли какие-то хмурые люди. А Георгий – нет, даже уже не Георгий, а Юрий, Юрий Бурлак! – дремал с другого краю длинного стола, опустив уставшую голову на руки. Он явно был под чем-то или действительно спал: изображение вокруг было нечетким, а голоса окружающих долетали до него словно сквозь толщу воды.

– И что нам с ним теперь делать?

– Вместо того чтобы привести нас к Корнилову, он раньше времени раскрыл карты и спугнул его женщину…

– Когда СЭПпВ уже подготовила группу захвата и оставалась только команда к задержанию!

– Может, и не стоило его вообще туда посылать?

– После драки кулаками не машут! Надо было раньше думать, посылать или не посылать. А сейчас на повестке дня другой вопрос – возвращать или не возвращать!

– Ну а вы что молчите, Дмитрий Никитич? Вы же всю эту кашу и заварили!

– Предатель Корнилов по-прежнему в бегах, а значит, наш человек в его времени не помешает, – ответил Геращенков.

– Наш человек? Вы смеетесь? Постоянной команды СЭПвВ в Москве двенадцатого года вам мало? И какой он наш? Это Бурлак-то?

– Он же Ратманов. Он же Гимназист. С таким трудом внедрили – и убирать?

– Да вы сами под статью пойдете, когда вся эта конструкция рассыпется!

– Погодите. А он точно нас не слышит? Может, проверим? – Подобный вопрос попаданец точно уже слышал однажды ночью. Потому не мог на него хоть как-то не отреагировать. Потянулся. Зевнул…

А дальше был какой-то шум. Возня. Разговоры на повышенных…

Ратманов проснулся уже у себя в комнате, обливаясь потом. Подушка, одеяло, простыня – все было хоть отжимай.

Георгий с трудом добрел до общей кухни, чтобы один за другим наполнить ледяной водой пару стаканов и тут же влить их в себя. А потом выглянул в окно и посмотрел на уличные часы напротив. Было два часа ночи. Следующие шесть он просидел на кровати с открытыми глазами и в позе мыслителя…

Теперь перед ним была еще одна дилемма – если это был не сон, а краткий момент просыпания в будущем, значит, поиски Корнилова, которым он отдавал львиную долю своего времени,