Шрифт:
Закладка:
Никаких приятных предвкушений у нее не возникло. Она не ждала ни гостей, ни праздничного веселья. Последняя неделя выдалась тяжелой. Умерла бабушка, и Бет слышала, как внизу поздно ночью ссорились родители – голоса были резкими и сердитыми. Она слышала плач матери и слова отца: «Господи Иисусе, Мариана, что за чертов бардак ты устроила». А потом рыдающий, яростный ответ матери: «Я хочу ее увидеть. Один раз. Я хочу ее увидеть».
Бет не знала, что это значит. Прислуга приходила раз в неделю, и дом выглядел таким же чистым и опрятным, как всегда. Все на своих местах, почему бардак? А видеть Бет мать может в любое время.
Глядя на освещенные окна в сгущающихся сумерках, девочка чувствовала, что скоро узнает, о каком чертовом бардаке шла речь.
Осторожно переступая ледяными онемевшими ногами, она вошла в коридор. В гостиной горели люстра и все лампы. Шторы были задернуты. Бет размотала шарф и вошла в комнату. Мать сидела на одном из стульев с оранжевой обивкой, отец стоял у окна с бокалом в руке, спиной к шторам. На появление Бет никто не отреагировал.
В углу стояла елка, настоящая, источавшая холодный и терпкий аромат. Ее доставили и установили только сегодня и еще не успели нарядить. Подарков под ней не было. Елка пряталась в тени и выглядела неуместно и немного угрожающе.
На диване с такой же обивкой, как у стула ее матери, сидела девочка.
Она была на год или два старше Бет. Тщательно расчесанные белокурые волосы, длинные и прямые, спускались на спину. На ней была синяя юбка, клетчатая сине-белая блузка, темные гольфы и черные туфли. Руки смирно сложены на коленях. Она посмотрела на Бет и улыбнулась.
– Привет, – сказала девочка.
– Бет. – Мать с улыбкой повернулась на стуле, словно только что заметила дочь. Улыбка была слабая, скорее трезвая, хотя и не вполне. Мариана зачесала волосы наверх, надела нитку жемчуга на шею. Последний раз этот жемчуг Бет видела на Пасху, когда мать попыталась пойти в церковь. Она надела ожерелье поверх платья, а затем вернулась в постель и заснула – подействовала таблетка, которую она приняла утром. – Привет, милая. Я так рада, что ты дома. Это твоя кузина Лилиан.
Бет от удивления лишилась дара речи. У нее не было кузины Лилиан – у нее вообще не было кузин. Отец был единственным ребенком в семье – отсюда огромное наследство, – а сестра матери умерла. Лилиан было вторым именем самой Бет. Но ни в слабой улыбке матери, ни в непроницаемом лице она не увидела и намека на ложь.
– Привет, – послушно поздоровалась она.
– Рада познакомиться, – сказала Лилиан.
– Она приехала на Рождество. – Пальцы матери теребили жемчуг на шее. – Правда, здорово? У тебя появится подружка. Две милых девочки одного возраста. Вы можете подружиться.
Отец у окна презрительно фыркнул и отхлебнул из бокала.
– Я люблю кукол, – сообщила Лилиан. – А ты?
Бет смотрела на нее, и все вокруг словно перестало существовать. Исчезли родители, вместе с их ужасными взрослыми проблемами и подспудными чувствами. Исчезла полутемная комната в неуютном доме. Исчез даже сковывающий ноги холод. Остались только они с Лилиан.
– Я тоже люблю кукол, – ответила она.
Лилиан соскользнула с дивана, словно соглашаясь, что двое взрослых в комнате больше не существуют.
– Отлично, – сказала она. – Давай играть.
– Сколько тебе лет? – спросила Бет у Лилиан, когда они поднялись к ней в комнату.
Теперь, когда они были одни, в окружении настоящих кукол Бет, новая девочка не проявляла к игре никакого интереса. Она окинула взглядом спальню Бет, потрогала кровать и подушку, заглянула в ящики стола. Бет сидела на краешке кровати, с удивлением наблюдая за ней.
– Восемь, – ответила Лилиан.
Ее красивые белокурые волосы поблескивали в неярком свете. Она взяла одну из книг – старую «Дик и Джейн», по которой Бет когда-то училась читать, – и принялась ее листать. Бет сразу почувствовала себя маленькой.
– Все эти вещи твои?
– Да.
– Почему ты здесь одна? – Лилиан поставила книгу на место и взяла плюшевого медведя, перевернула вниз головой и стиснула пальцами его шею, словно прощупывая, что у него внутри. – У тебя есть подруги?
Бет заморгала. Она смотрела на тонкие и бледные пальцы Лилиан, сжимавшие мех медведя. Это вторжение ее не задевало: она, как, видимо, и Лилиан, чувствовала, что та имеет на него право.
– Нет, у меня нет подруг.
– Почему?
– В школе меня побили старшие девочки, и туда приходила мама.
Бет не стала вдаваться в подробности, но, похоже, этого и не требовалось. Лилиан кивнула, словно и так все уже знала.
– Это потому, что ты не позаботилась о себе, – сказала она.
– Как? – спросила Бет.
– Нужно, чтобы они тебя боялись. – Лилиан снова стиснула шею плюшевого медведя, затем отложила игрушку. – Тогда они больше не будут тебя доставать. Это легко. Я тебя научу.
– Меня никто не боится, – сказала Бет.
– Будут. – Лилиан взяла самую ценную вещь Бет, шкатулку для драгоценностей с фигуркой балерины. – Я тебе помогу, – деловым тоном сказала она, пристально разглядывая балерину. – Тебе очень повезло.
Бет сглотнула. Она вдруг испугалась, что Лилиан швырнет шкатулку об пол и разобьет ее – просто потому, что может. Она почти представила эту картину: осколки красивого фарфора, кусочки разбившейся балерины под кроватью. Наверное, Лилиан показывает, как заставить себя бояться. Но Бет все равно не встала и не забрала шкатулку у Лилиан.
– Откуда ты приехала? – спросила Бет.
– Ниоткуда. – Лилиан не выпускала шкатулку из рук. – Я живу с людьми, которым на меня наплевать. И не в таком красивом доме, как этот. – Похоже, ей это не нравилось.
– Почему ты здесь?
Лилиан посмотрела на нее. Глаза у нее, заметила Бет, были серо-зелеными, а ресницы – черными.
– Я хотела сюда, – ответила Лилиан. – Я здесь уже была.
И вдруг Бет вспомнила. Следы на росе и надпись на оконном стекле: «Я ЗДЕСЬ». Она не видела девочку, которая написала эти слова, но сомнений у нее не осталось.
– Это была ты? – спросила Бет едва слышным шепотом.
Лилиан нахмурилась, и по ее лицу впервые пробежала тень сомнения.
– Я знала об этом доме, – ответила она. – Хотела сюда прийти. А однажды ночью думала