Шрифт:
Закладка:
– Вау! – ахнула Камилла, когда я вышла. – Ты выглядишь так… по-другому. О боже… Я вижу твои nénés! – Заулыбалась она. – И для кого?
– Va te faire foutre[64]. – Я смутилась и послала ее. – Ни для кого, salope. – Вряд ли это шло в какое-то сравнение с тем, что на ней было надето: платье из золотой сетки свободного кроя, заканчивающееся чуть ниже ее chatte.
На улицах стояла такая жара, через подошву ботинок ощущался обжигающий тротуар, а воздух мерцал от пыли и выхлопных газов. А потом произошло ужасное совпадение. Как раз в тот момент, когда мы выходили через главные ворота, появился папа, он шел в другом направлении. Несмотря на жару, мне стало зябко. Захотелось умереть. Я уловила тот самый момент, когда он увидел меня; выражение его лица изменилось.
– Salut, – поздоровалась Камилла, слегка помахав рукой.
Он улыбнулся ей так же, как и любому другому человеку. На ней была курточка, застегнутая поверх платья, так что не было видно, что под ней она почти голая. Я заметила, что она умеет быть именно такой, какой ее хотят видеть мужчины. С папой она всегда была скромной, такой невинной на вид, все «oui Monsieur, и non Monsieur» и опускала ресницы.
Папа перевел взгляд с Камиллы на меня.
– Что на тебе надето? – спросил он, его глаза засверкали.
– Я… – пробормотала я, запинаясь. – Так жарко, я подумала…
– Tu ressembles à une petite putain. – Вот что он сказал. Я так ясно помню это, потому что эти слова прожгли меня: я до сих пор чувствую их кожей. Ты выглядишь, как маленькая шлюха. Он никогда раньше так со мной не разговаривал. – А что ты сделала со своими волосами?
Я коснулась своей новой челки в стиле Карен О.
– Мне стыдно за тебя. Ты меня слышишь? Мне стыдно. Никогда так больше не одевайся. Иди и переоденься.
Его тон напугал меня. Я кивнула.
– D’accord, Papa[65].
Мы последовали за ним обратно в здание. Но как только он закрыл дверь в пентхаус, Камилла схватила меня за руку, и мы выбежали оттуда и побежали по улице к метро, и я попыталась забыть об этом, попыталась быть просто еще одной беззаботной девятнадцатилетней девчонкой, сбежавшей на прогулку.
Бют-Шомон казался джунглями, а не частью города: пар поднимался от травы, кустов и деревьев. Толпа вокруг бара. Эта суета, эта бешеная энергия. Музыкальные басы я ощущала глубоко под своей грудной клеткой, они отдавались во всем моем теле. Внутри были люди, на которых было надето еще меньше, чем на мне и даже на Камилле: девушки в крошечных бикини, которые, вероятно, провели день, загорая на парижских пляжах, этих искусственных пляжах у реки, которые устраивают летом. В воздухе пахло потом, лосьоном для загара, сухой горячей травой и липкой сладостью коктейлей.
Я выпила свой первый Апероль Спритц, как будто это был лимонад. Меня все еще тошнило от выражения отцовского лица. Маленькая шлюшка. То, с какой яростью от выплюнул эти слова. Вторую порцию я тоже осушила быстро. И тогда мне стало все равно.
Девушка за стойкой сделала музыку погромче, и люди начали танцевать. Камилла взяла меня за руку и потащила в толпу. Там уже тусовалась парочка наших друзей – нет, ее друзей – из Сорбонны. Из маленького пластикового пакетика сыпались таблетки. Это уже выходило за рамки. Я пью, но никогда не принимаю наркотики.
– Allez Mimi, – предложила Лулу, положив таблетку на язык и проглотив ее. – Pourquoi pas? Давай, Мими. Почему нет? Всего лишь половинку.
И может быть я действительно превратилась в кого-то другого, потому что взяла маленькую половинку таблетки, протянутую мне. Секунду подержала ее на языке, чтобы она растворилась.
После этого все как в тумане. Вдруг я пустилась в пляс и оказалась прямо в центре толпы, и мне просто захотелось вечно танцевать посреди этих потных тел, этих незнакомых мне людей. Казалось, все улыбались мне, любовь просто изливалась из них.
Люди танцевали на столах. Кто-то затащил меня на один из них. Мне было все равно. Я уже была кем-то другим, какой-то новой версией себя. Мими исчезла.
А потом заиграла песня: «Головы покатятся». В тот же момент я оглянулась и увидела его, Бена. Там, внизу, в центре толпы. В бледно-серой футболке и джинсах, несмотря на жару. В руке бутылка пива. Это было как в кино. Я провела так много времени, наблюдая за ним через стол за ужином, что было странно видеть его в реальном мире в окружении незнакомцев. Мне стало казаться, что он принадлежит мне.
А потом он повернулся, будто одного моего взгляда было достаточно, чтобы он понял, что я здесь, и поднял руку и улыбнулся мне. По моему телу пробежал разряд. Я направилась к нему. Но внезапно меня начало кидать из стороны в сторону; я забыла о столе, и земля несла меня навстречу…
– Мими, Мими? С кем ты здесь?
Я не видела остальных. Все лица, которые, казалось, раньше улыбались, теперь не улыбались. Я замечала их взгляды и слышала их смех, и мне чудилось, что я окружена стаей диких зверей – они скрежетали зубами, таращили глаза. Но он был там, и я чувствовала, он меня защитит.
– Наверное, тебе нужно на свежий воздух. – Бен протянул руку, и я ухватилась за нее. Впервые он ко мне прикоснулся. Я не хотела отпускать его руку. У него даже руки были красивые, длинные, изящные пальцы. Мне хотелось положить их в рот, чтобы ощутить его кожу на вкус.
В парке было темно, вдали от огней и гула бара, очень темно. Все были за миллион миль отсюда. Чем дальше мы шли, там больше мне казалось, что все вокруг ирреальное. Реален только он. И звук его голоса.
Мы спустились к озеру. Он хотел сесть на скамейку, но я увидела дерево прямо у воды, ветви которого опускались в глубину.
– Сюда, – предложила я. Он сел рядом со мной. Я ощущала его запах: чистого пота и цитрусовых.
Он передал мне бутылку воды «Эвиан». Внезапно меня охватила жажда, сильная жажда.
– Не так быстро, – сказал он. – Пей – пока хватит. – Он забрал у меня бутылку. Некоторое время мы сидели молча. – Как ты себя чувствуешь? Хочешь вернуться к своим друзьям?
Нет. Я покачала головой. Мне не хотелось к ним. А хотелось остаться здесь, в темноте,
