Но внезапно тишину рассекает крик. Я замираю, каждый мускул напряжен. Крик доносится откуда-то снаружи…

К нему присоединяется другой голос, двор наполняется разрозненными воплями. Открыв ставни, я вижу, как все эти дети вваливаются через парадные ворота, несутся по брусчатке в дом – с криками и смехом, с выпивкой в руках. Очевидно, там намечается какая-то вечеринка. Кто, черт возьми, устраивает ее? Я смотрю на остроконечные шляпы, мантии, тыквы, которые они несут под мышками, и тут до меня доходит. Сегодня Хэллоуин. Верится с трудом, но время идет, и помимо загадочной квартиры и исчезновения Бена существует реальный мир. Окажись я в Брайтоне, вырядилась бы сейчас в «секси-киску» и подавала бы «Ягер бомбы»[59] парням из Лондона. Не так уж много времени прошло с того момента, как я оставила эту жизнь, всего двадцать четыре часа. Но мне кажется, это было так давно.

Один парень останавливается и мочится на одну из клумб, а его друзья, гогоча, пялятся на него. Я захлопываю ставни, в надежде, что это поможет немного заглушить гул.

Стало потише, но я все еще слышу вопли. Внезапно мне приходит одна мысль. Есть небольшая вероятность, что кто-то из собравшихся на вечеринку может знать Бена; в конце концов он пару месяцев здесь жил. А может, у меня получится узнать больше об этой семье: о Менье. Честно говоря, все лучше, чем выжидать здесь в неведении.

Костюма у меня нет, но я смастерю что-то из подручных средств. Креативности у меня хоть отбавляй. Кот с любопытством наблюдает, как я стягиваю простыню с кровати. Проделываю в ней ножом несколько отверстий для глаз, а затем надеваю эту штуку на голову. Иду в ванную, чтобы посмотреться в зеркало, стараясь не запутаться в краях простыни. На призы я не претендую, но теперь у меня есть наряд и маскировка, и, откровенно говоря, это намного лучше, чем гребаный костюм секси-кошечки, самый банальный сучий наряд на Хэллоуин.

Я открываю дверь и прислушиваюсь. Детки явно спускаются в подвал. Я крадусь вниз по винтовой лестнице, следуя за музыкой и голосами вниз, в cave. Грохот басов нарастает, становится все громче и громче, и вот я уже чувствую вибрацию в черепе.

НИК

Второй этаж

Я наблюдаю из окна, как подростки бегут во двор. Я чуть не поцеловал ее сегодня вечером, там, на террасе. Этот момент… то, что было между нами. Казалось, все остальное не имеет смысла.

Господи. Если бы свет не погас и не вывел меня из транса, я бы это сделал. И где бы я сейчас был?

Его сестра. Его сестра.

О чем я только думал?

Я захожу в ванную. Смотрю в зеркало.

Кем ты себя возомнил? – безмолвно спрашивает меня мое отражение. Что еще важнее, за кого она тебя принимает?

За хорошего парня. Который готов помочь. Который тревожится о своем друге.

Она тебя видит так, разве нет? Это ты позволил ей поверить в это. Знаешь, я где-то читал, что шестьдесят процентов людей не могут протянуть и десяти минут, не солгав. Это лишь придает тебе невинный лоск: чтобы казаться лучше, привлекательнее для других. Невинная ложь, чтобы никого не обидеть. Так что не похоже, что я сделал что-то необычное. Поступил как обычный человек. Но ведь в сущности я ей не лгал. По крайней мере не напропалую. Я просто не сказал ей всей правды.

Я не виноват в том, что она приняла меня за англичанина. Хотя это и логично. Я довольно хорошо отточил произношение и беглость речи; мне пришлось приложить немало усилий, когда я учился в Кембридже, не хотел, чтобы меня называли «тот французик». Сглаживаю гласные. Тверже произношу согласные. Совершенствую протяжный лондонский говор. Мне всегда льстило, когда британцы принимали меня за своего, – она тоже купилась.

К тому же она предположила, что люди в этом доме всего лишь соседи, не более. Но, откровенно говоря, это ее догадка. Я просто не мешал ей в это поверить. Честно сказать, мне даже нравилось, что она верит в него: в Ника Миллера. Обычного парня, не имеющего ничего общего с этим местом, кроме арендной платы.

Слушайте. Может ли кто-нибудь признаться, что не хотел бы, чтобы его семья перестала стеснять его, перестала быть такой неудобной? Разве люди никогда не задавались вопросом – каково это – быть свободным от всех этих семейных привязанностей? От груза. А у этой семьи груз потяжелее, чем у большинства.

Кстати, сегодня вечером я получил весточку от папы. Все в порядке, сынок? Помни, я рассчитываю, что ты позаботишься обо всем. «Сынок» – слишком ласково для него. Должно быть, он на самом деле хочет, чтобы я выполнял его указания. Вторая часть – это типичный папа. Ne merdez pas. Не испорти все.

Я думаю о том ужине во время сильной жары. Все мы поднялись на террасу на крыше. Пурпурный свет, фонари, мерцающие среди фиговых деревьев, теплый аромат листьев. Под нами зажигаются уличные огни. Густой, как бульон, воздух, его можно пить ложками, а не вдыхать.

На одном конце стола папа, моя мачеха рядом с ним в зеленоватом шелке и бриллиантах, ледяная в жаркой ночи, ее обращенный к горизонту профиль, как будто она была где-то в другом месте – или хотела бы там быть. Я вспоминаю, как папа впервые познакомил нас с Софи. Мне, наверное, было лет девять. Какой очаровательной она казалась, какой загадочной.

На другом конце стола сидел Бен: и почетный гость, и обретенный сын. Папа пригласил его лично. Он произвел на него огромное впечатление.

– А теперь, Бен, – сказал мой отец, подходя с новой бутылкой вина. – Ты должен сказать, что ты думаешь об этом урожае. Вижу, у тебя превосходный вкус. Это одно из качеств, которому невозможно научиться, независимо от того, сколько ты выпил.

Я посмотрел на Антуана, который уже допил вторую бутылку, и подумал: уловил ли тот колкость? Наш отец никогда ничего не говорит просто так. Предполагалось, что его протеже – Антуан: тот, кто работал на него с тех пор, как закончил школу. Но он еще и папин мальчик для битья, и доставалось ему будь здоров – все те годы, что меня не было, Антуану приходилось принимать все удары на себя.

– Жак, благодарю. – Бен улыбнулся и протянул свой бокал.

Наливая вино в один из маминых бокалов от «Лалик», папа по-отечески положил руку на плечо Бену. Это было так непринужденно, так естественно. Глядя на них, я ощутил какую-то нелепую зависть. Антуан, безусловно, тоже