Шрифт:
Закладка:
Но, может, это могло быть только на руку. Если моему отцу так нравился Бен, человек, которого я пригласил в наш дом, в нашу семью, возможно, каким-то образом он, наконец, принял бы меня, своего собственного сына. Призрачная надежда, которую я лелеял. Мне всегда приходилось гоняться за крохами, когда дело касалось отцовской привязанности.
– Я вижу твое раздраженное выражение лица, Николя, – сообщил мой отец, используя французское слово maussade[60] – внезапно повернувшись ко мне в своей пугающей манере. Застигнутый врасплох, я слишком быстро проглотил вино, закашлялся и почувствовал, как защипало горло. – Совершенно невероятно, – продолжал он. – Точно такое же, как у твоей покойной матери. Ей ничего никогда не казалось достаточно хорошим.
Рядом со мной дернулся Антуан.
– Это ее гребаное бургундское ты наливаешь, – пробормотал он себе под нос.
Моя мать происходила из старинной семьи: старая кровь, старое вино из больших поместий. Ее наследство – погреб с тысячей бутылок достался отцу после ее смерти более двадцати лет назад. И после ее смерти мой брат, который так и не смирился с тем, что она нас оставила, старался одолеть как можно большее число бутылок.
– Что такое, мой мальчик? – спросил папа, поворачиваясь к Антуану. – Ты чем-то хотел поделиться с остальными?
Тишина тянулась. Но Бен заговорил с изысканностью первой скрипки, вступающей в свое соло:
– Это восхитительно, Софи. – Мы ели любимое блюдо моего отца (несомненно): мясное филе, холодный обжаренный картофель и салат из огурцов. – Эта говядина, возможно, самая вкусная из всего, что я пробовал в жизни.
– Готовила не я, – ответила Софи. – Ужин из ресторана. – Для нее никакого филе, только салат из огурцов. И я заметил, что она смотрела не на него, а куда-то за его правое плечо. Похоже, Бену не удалось завоевать ее расположение. Пока нет. Но я заметил, как Мими украдкой бросала на него взгляды, когда думала, что на нее никто не смотрит, и чуть не промахивалась вилкой. Как Доминик, жена Антуана, смотрела на него с полуулыбкой, пожирая взглядом. И все это время Антуан сжимал свой нож для стейка так, словно собирался вонзить его кому-то между ребер.
– Итак, ты знаешь Николя со студенческой скамьи? – обратился мой отец к Бену. – Он что-нибудь делал в этом нелепом заведении?
Под этим нелепым местом подразумевается Кембридж, один из лучших университетов мира. Но великий Жак Менье – человек без высшего образования, и посмотрите, к чему он пришел. Человек, сделавший себя сам. Лучший из остальных.
– Или он просто растратил мои кровно заработанные деньги? – спросил папа. Он повернулся ко мне. – Потому что у тебя это неплохо получается, не так ли, мой мальчик?
Задел за живое. Несколько лет назад я вложил часть этих «кровно заработанных денег» в стартап в сфере здоровья в Пало-Альто. Все, кто хоть немного знал о нем, были в восторге: это же будущее здравоохранения. Я потратил большую часть денег, оставленных мне отцом, когда достиг восемнадцатилетия. Это был шанс показать свой характер; доказать, что я чего-то стою.
– Я не знаю, как усердно он учился в университете, – начал Бен, криво усмехнувшись в мою сторону, и мне сперва полегчало, когда он снял напряжение. – Мы ходили на разные курсы. Но довольно много работали над студенческой газетой – и в одно лето всей группой путешествовали по миру. Правда, Ник?
Я кивнул. Попытался ответить такой же непринужденной улыбкой, но у меня внезапно возникло ощущение, что я заметил хищника в высокой траве.
Бен продолжал:
– Прага, Барселона, Амстердам… – Я не знаю, было ли это совпадением, но в этот момент наши глаза встретились. Выражение его лица было непроницаемым. Внезапно мне захотелось, чтобы он закрыл рот на хрен. Я пытался передать свое послание взглядом. Стоп. Хватит. Сейчас не то время, чтобы говорить об Амстердаме. Если мой отец узнает, он лишит меня наследства.
Бен отвел взгляд, разорвав зрительный контакт. И тогда я понял, насколько безрассудно поступил, пригласив его к нам.
Тишину внезапно сотряс громкий звук, казалось, что само здание рушится под нами. Спустя пару секунд я сообразил, что грянул гром, небо прорезала молния. Папа выглядел рассерженным. Он мог контролировать все, что происходит в этих стенах, но не мог властвовать над погодой. Упали первые крупные капли. Наш ужин закончился.
Господи, благодарю.
Я вновь задышал полной грудью. Но что-то изменилось.
Позже той же ночью Антуан ворвался в мою комнату.
– Отец и твой приятель-англичанин. Закадычные друзья, да? Ты же понимаешь, что это в его духе? Лишить нас наследства и оставить все гребаному случайному незнакомцу?
– Это безумие, – проговорил я. Так и есть. Но озвучив это, я почувствовал, как мысль пустила корни. Это было бы в папиной манере. Всегда напоминать нам, своим собственным сыновьям, какие мы ничтожные. Как сильно мы его разочаровываем. Но будет ли это Бен?
Что всегда завораживало в моем друге, так это его непознаваемость. Можно проводить часы, дни в его компании – объездить с ним всю Европу, – и никогда по-настоящему не узнать настоящего Бенджамина Дэниелса. Он был хамелеоном, загадкой. И я, на самом деле, даже понятия не имел, кто этот человек, которого я пригласил под свою крышу, в лоно нашей семьи.
* * *
Я лезу в шкафчик под раковиной и беру бутылочку с ополаскивателем для рта, наливаю его в маленькую чашечку. У меня во рту привкус сигарет, которые я выкурил с ней на террасе. Курить я начал, когда вернулся сюда. Дверца шкафа все еще открыта. Маленькие баночки с таблетками стоят по струнке. Это было бы так просто. Хотелось просто оказаться… подальше от всего этого.
Дело в том, что, притворяясь перед Джесс, я почти мог быть самим собой: я обычный взрослый человек, живущий сам по себе, окруженный атрибутами собственного успеха. Квартира, которую снимал. Вещи, которые купил на свои с трудом заработанные деньги. Потому что я хочу быть таким парнем, на самом деле хочу. Я пытался быть таким парнем. Но я тридцатилетний неудачник, вынужденный вернуться в дом своего отца, потому что потерял последнее. Поначалу все шло так хорошо, вот в чем была проблема. Я держался, а потом стал жадным, как игрок, выигравший в первом забеге…
Как бы я ни пытался обмануть себя, это бессмысленно, даже в отдельной квартире я все еще нахожусь под его крышей; я все еще заражен этим местом. И я деградирую, пока живу здесь. Вот почему я сбежал на десять лет на другой конец света. Вот почему был так счастлив в Кембридже. Вот почему без раздумий
