он старательно выговаривает с каким-то американским произношением.

В другой ситуации мне было бы немного жаль Мими. Если люди думают, что кто-то дружит с вами только из-за денег, это мерзко. Мне, конечно, никогда не приходилось сталкиваться с такой проблемой, но все же.

– Так кто ты? – спрашивает он.

– Что? – Только через секунду до меня доходит, что он имеет в виду мой костюм. – А-а, точно. – Черт. Я оглядываю свой наряд: джинсы и свитер с короткими рукавами. – Ну, я была призраком, но теперь я просто бывшая барменша, которую тошнит от всеобщего дерьма.

– Quoi? – нахмуривает он брови.

– Это… э-э… английская шутка. – Говорю ему. – Она не переводится.

– Ну ладно. – Он кивает. – Круто.

Меня осеняет мысль. Если Камилла и Мими здесь, внизу, значит наверху, в квартире, никого нет. Я могла бы разведать обстановку.

– Эй, – говорю я, – Виктор, можно тебя попросить кое о чем?

– Валяй.

– Мне очень нужно в туалет. А есть ли здесь, э… туалет… внизу?

Внезапно он смутился: очевидно, французские мальчики так же смущаются из-за таких вопросов, как и их английские собратья.

– Не мог бы ты попросить Камиллу, можно ли одолжить у нее ключ от квартиры? – Я улыбаюсь своей самой обаятельной улыбкой, той, которую натягивала для крупных чаевых в баре. Небольшой взмах волосами. – Я была бы тебе так признательна.

Он улыбается в ответ. Bien sûr[70].

Бинго. Может быть, Бен не единственный, кто обладает обаянием.

Я потягиваю свой напиток: теперь он нравится мне все больше. Может, уже подействовала водка. Виктор возвращается через несколько минут, с ключом в руках.

– Чудесно, – говорю я, протягивая руку.

– Я иду с тобой, – отвечает он с улыбкой. Черт. Интересно, на что он рассчитывает. Но, может быть, я не вызову подозрений, если мы пойдем вместе.

Я выхожу за Виктором из cave, вверх по темной лестнице. Мы поднимаемся на лифте – он предложил, – тесно прижавшись друг к другу, поскольку место рассчитано на одного человека. До меня доносится запах его дыхания – сигареты и текила, само по себе не такое уж непривлекательное сочетание. И он не так уж плох. Но, на мой взгляд, слишком симпатичный; острый подбородок, хоть лимон таким нарезай. Но в остальном, по сути, ребенок.

Внезапно я вспоминаю, как пару часов назад мы с Ником были на террасе, на крыше. Тот момент, когда он вытащил лист из моих волос и медлил. То мгновение перед тем как погас свет, когда я была уверена, что он меня поцелует. Что бы произошло, если бы внезапно не потух свет? Буду ли я сожалеть об этом сейчас? Или мы бы вернулись в его квартиру, упали бы вместе в его кровать…

– Знаешь, я всегда хотел встречаться с женщиной постарше, – признается Виктор, возвращая меня в реальный мир.

Полегче, приятель, думаю я. И кроме того, мне всего лишь двадцать восемь.

Лифт со скрежетом останавливается на четвертом этаже. Виктор отпирает дверь в квартиру. В гостиной множество бутылок и ящиков с пивом – должно быть, дополнительные запасы для вечеринки.

– Эй, – говорю я. – Может, нальешь нам выпить, пока я схожу пописать? На этот раз, пожалуйста, побольше водки, поменьше красного.

Из главной комнаты в коридор ведет несколько дверей. Планировка напоминает мне квартиру в пентхаусе, только здесь теснее, а вместо оригинальных произведений искусства на стенах облупившиеся плакаты – ПИКАССО: ЦЕНТР ПОМПИДУ и список экскурсий для кого-то по имени ДИНОС. Первая комната, куда я захожу, настоящая свалка: на полу разбросана одежда, кружевное белье ярких фруктовых оттенков и обувь – бюстгальтеры и стринги, нанизанные на острые кончики каблуков. Туалетный столик заставлен косметикой, около двадцати помад без крышек. В воздухе так сильно пахнет смесью духов и сигаретного дыма, что у меня мгновенно начинает кружиться голова. Огромный плакат на одной стене с Гарри Стайлзом в балетной пачке, а на противоположной – с Дуа Липой в смокинге. Я думаю о Мими, о ее хмуром взгляде, ее неровной, неряшливой челке. Я почти уверена, что это не ее атмосфера. Я закрываю дверь.

Следующая комната похожа на комнату Мими. Темные стены. Большие черно-белые зловещие гравюры на стенах – на одной изображена странная женщина с пустыми глазницами, – много серьезных книг на книжной полке. Проигрыватель с кучей винила. В проигрывателе, пластинка: «Йе-Йе-Йес»: «Это блиц!»

Я подкрадываюсь к окну. Оказывается, у Мими открывается прекрасный вид через двор на гостиную Бена.

Я вижу его стол, диван. Любопытно. Я вспоминаю, как она опрокинула бокал с вином, когда я говорила о Бене. Мими что-то скрывает, я знаю.

Открыв шкаф, я роюсь в ящиках с одеждой. Ничего примечательного. Все так аккуратно, вылизано. Но проблема в том, что я не знаю, что ищу, и подозреваю, у меня не так много времени, прежде чем Виктор спохватится, почему я так задержалась.

Я опускаюсь на четвереньки и шарю под кроватью. Моя рука нащупывает что-то похожее на ткань, в которую завернуто нечто твердое, может, кусок древесины. Видимо, мне удалось найти кое-что важное. Я хватаю все это, придвигаю к себе. Откинутый кусок серой ткани обнажает беспорядочную груду полотен, изрезанных и разорванных на части.

Я внимательнее присматриваюсь к материалу. Это серая футболка «Акне», совершенно такая же, как и те, что лежали в шкафу Бена. Я уверена, это одна из его футболок. Она даже пахнет так же, как и остальная одежда в его шкафу. Почему Мими хранила свои картины в одной из футболок Бена? Что еще важнее: почему у нее вообще одна из его футболок?

– Джессика? – зовет Виктор. – Все о’кей, Джессика?

Черт. Похоже, он приближается.

Я как можно быстрее пытаюсь свести воедино все части. Это все равно, что собрать запутанный пазл. Наконец-то я собрала достаточно элементов, чтобы разглядеть картинку. Я отхожу назад. Сходство действительно сильное. Ей даже удалось запечатлеть его улыбку, которую другие назвали бы очаровательной, но по мне, это улыбка мерзавца. Вот он, прямо передо мной. Бен. Такой же, как в жизни.

За исключением одного ужасного, ужасающего различия. Я смотрю на холст и прикрываю рукой рот. Его глаза проколоты.

– Джессика? – зовет Виктор. – où es-tu[71], Джессика.

Я добавляю еще одну деталь. Господи. Есть даже полотно, где он лежит и – господи правый, в таком положении, в котором лучше его не видеть. И у каждой картины глаза изрезаны, пробиты или вырваны.

У меня было ощущение в нашу первую встречу, что Мими лгала о том, что не знала его. Я заподозрила, что она что-то скрывает, когда в квартире Софи Менье ее бокал с вином упал на