Бенджамин Дэниелс открыл быстро, быстрее, чем я успела передумать.

– Софи, – воскликнул он. – Какой приятный сюрприз.

На нем была футболка, джинсы; босые ноги. Позади него на проигрывателе лениво крутилась пластинка. В руке открытая банка пива. Мне пришло в голову, что с ним может быть кто-то еще, о ком я даже не подумала.

– Входи, – пригласил он. Я зашла за ним в квартиру. Внезапно меня охватило чувство, словно я вторглась на чужую территорию, но это абсурд. Ведь это был мой дом, и Бен был в нем незваным гостем.

– Может, что-то выпьешь? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Давай – у меня есть открытое вино. – Он указал на свою пивную бутылку. – Неправильно – я пью, а ты нет.

Он и так уже своей любезностью, очарованием умудрился ввести меня в заблуждение. Я должна быть готовой к этому.

– Нет, – отказалась я. – Ничего не хочу. Это не дружеский визит. – И кроме того, я все еще не отошла от выпитого в ресторане.

Он скорчил гримасу.

– Я приношу свои извинения, – сказал он. – Если это касается того, что было в ресторане – моих вопросов, – понимаю, с моей стороны это было самонадеянно. Я осознаю, что нарушил границы.

– Дело не в этом. – Мое сердце забилось очень быстро. Ярость привела меня сюда, но теперь мне стало страшно. Если я озвучу, то воскрешу прошлое, сделаю кошмары реальностью. – Это ты, да?

Он нахмурился.

– Ты о чем? – Я подумала, что он не ожидал.

Теперь настала его очередь отступать. Это придало мне уверенности, в которой я сильно нуждалась, чтобы действовать дальше.

– Записки.

Он выглядел озадаченным.

– Записки?

– Ты знаешь, о чем я говорю. Записки – шантаж. Я пришла сказать тебе, что тебе меня не напугать. Я буду держать оборону. Я ни перед чем не остановлюсь.

До сих пор в ушах его неловкий, извиняющийся смех.

– Мадам Менье – Софи, – я сожалею, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Какие записки?

– Те, которые ты оставлял мне, – сказала я. – В моем почтовом ящике. Под моей дверью.

Я так внимательно наблюдала за его лицом, но видела только замешательство. Либо он непревзойденный актер, чего я бы не стала отрицать, либо все, что я говорила, его не касалось. Если не он, то кто?

– Я… – Комната, казалось, слегка накренилась. Сочетание выпитого вина и этого нового осознания.

– Может, присядешь? – спросил он.

И я действительно села, потому что внезапно мелькнуло сомнение, что я смогу устоять.

Он налил мне вина, на этот раз без спросу. Я послушно взяла предложенный бокал и постаралась не держать крепко за ножку, чтобы не разбить стекло.

Он сел рядом со мной. Я посмотрела на него – на этого человека, на эту занозу, того, о ком я не могла перестать думать, кто занимал все мои мысли. Кто помог мне почувствовать себя значимой – со всем сопутствующим этому дискомфортом – как раз тогда, когда я считала, что навсегда превратилась в невидимку. Быть невидимкой безопасно, хотя порой и чувствуешь себя одиноко. Но я уже забыла, как это волнительно – быть замеченной.

Возможно, я была в каком-то трансе. Из-за вина, которое я выпила перед тем, как прийти сюда, чтобы встретиться с ним один на один. Из-за давления, которое несколько недель оказывал на меня шантажист, издеваясь надо мной. Одиночество, что годами росло в тайне и тишине.

Я наклонилась и поцеловала его. И почти сразу же отстранилась. Мне не верилось в то, что я сделала. Я поднесла руку к лицу, коснулась горячей щеки.

Он улыбнулся мне. Я никогда раньше не видел такой улыбки. Это было что-то новое. Что-то интимное, тайное. Что-то только для меня.

– Я… мне нужно уйти. – Я поставила свой бокал с вином и при этом смахнула его бутылку пива на пол. – О, mon dieu. Извини…

– Мне плевать на пиво. А потом он обхватил мою голову руками, притянул меня к себе и поцеловал.

Его запах, его инаковость, его губы, потеря самоконтроля – все это было неожиданностью. Но не сам поцелуй, не совсем. Где-то в душе я понимала, что хочу его.

– С того самого первого дня, – признался он, будто повторяя мои собственные мысли, – когда увидел тебя во дворе, я хотел узнать тебя получше.

– Это нелепо, – ответила я, потому что так оно и было. Но он так смотрел на меня… что все это переставало казаться неправильным.

– Совсем нет. Я надеялся сделать это с той самой ночи на вечеринке. Когда мы были только вдвоем в кабинете твоего мужа…

Мне вспомнилось то возмущение, которое я испытала, обнаружив его там, рассматривающего фотографию. Страх. Но ведь страх и желание так тесно переплетены друг с другом.

– Это абсурд, – призналась я. – А как же Доминик?

– Доминик? – он казался искренне сбитым с толку.

– Ну вы же были вдвоем на террасе.

Бен рассмеялся.

– Она могла бы трахнуть глазами статую. И это помогло отвлечь твоего мужа от того, что я испытывал вожделение к его жене.

Он протянул руку и снова прижал меня к себе.

– Этого не может быть…

Но думаю, он услышал неуверенность в моем голосе, потому что улыбнулся.

– Мне неприятно это говорить. Но это уже происходит.

– Мы должны быть осторожны, – прошептала я спустя несколько минут, когда начала расстегивать рубашку. Тогда я показала нижнее белье, купленное за большие деньги, но которое не видели другие глаза, кроме моих собственных. Показала тело, которому отказывала в стольких удовольствиях, аккуратно сбереженное для мужчины, который едва на него смотрел.

Он опустился передо мной на колени, словно поклоняясь моим ногам. Спустил шерстяную ткань моих брюк, нашел губами тонкое кружево моих трусиков и приоткрыл рот.

НИК

Второй этаж

Прошлой ночью я плохо спал и не только из-за басов из cave, которые всю ночь гремели на лестнице. Я высыпаю на ладонь две маленькие голубые таблетки. Они – единственное, что поддерживает во мне жизнь. Запрокинув голову, глотаю их.

Потом брожу по квартире. Когда я прохожу мимо аймака, экран оживает. Я его разбудил? Если и так, то я даже не заметил. Но это так. На фотографии я и Бен. Я замер перед экраном. Меня влечет к нему. Как человека, причиняющего себе боль, тянет провести лезвием бритвы по коже своего запястья.

После того ужина на крыше все изменилось. Что-то сдвинулось. Мне не понравилось, что папа благоволил ему. Мне не понравилось, как Бен отвел от меня глаза, когда рассказывал о нашей поездке в Европу. Еще мне не нравилось,