пол. Но ничего подобного я не ожидала. Эта картина с обнаженной натурой является какой-то подсказкой, – она на самом деле хорошо знает Бена. И питает к нему достаточно сильные чувства, раз рвет эти картины: эти разрезы на ткани можно сделать только чем-то острым.

Я встаю, и в этот момент происходит странная вещь. Как будто вся комната приводится в движение. Стоп. Я иду, стараясь держаться за тумбочку. Я моргаю, пытаясь побороть головокружение. Отхожу, но это происходит снова. Когда я стою, пытаясь сохранить равновесие, мне кажется, что земля уходит из-под ног и все вокруг меня сделано из желе, стены сдвигаются внутрь.

Пошатываясь, я выхожу из спальни в коридор. Мне приходится идти с вытянутыми руками, чтобы не упасть. А потом в конце прохода появляется Виктор.

– Джессика, вот ты где. Что ты тут делала? – Он идет ко мне по темному коридору. Он улыбается, и его зубы очень белые – как у настоящего вампира. Мой единственный выход – пройти мимо него; он стоит на моем пути. Даже с моим мозгом, расплавленным до сиропа, я знаю, что это такое. Ты не можешь работать в двадцати разных одинаково дешевых барах и не знать, что это такое. Напиток, который предложил тебе какой-то парень, халява, котораявсегда выходит боком. О чем, черт возьми, я думала? Как можно было так глупо попасться? Это всегда симпатичные, на первый взгляд безобидные, так называемые хорошие парни.

– Что, твою мать, было в том напитке, Виктор? – спрашиваю я.

А потом все погружается во тьму.

ПОНЕДЕЛЬНИК

МИМИ

Четвертый этаж

Утро. Я сижу на балконе и смотрю, как рассветные лучи подсвечивают небо. Сигарета не помогла мне расслабиться, я лишь стала еще более нервной. Я чувствую… чувствую себя так, словно заперта в ловушке собственного тела. Будто я хочу вырваться наружу. Тушу сигарету в засохшем растении юкки – его купила Камилла пару месяцев назад и залила водой.

Я выхожу из квартиры, а затем бегом спускаюсь по винтовой лестнице в cave, стараясь никого не встретить на пути. После вчерашней вечеринки здесь полно мусора: разбитые бокалы, пролитые напитки, ведьмины шляпы и трезубцы дьявола. Обычно мне больше нравится здесь, внизу, в тишине. Но прямо сейчас мне даже здесь неуютно. На полке я нахожу свой велосипед. Его «Веспа» до сих пор стоит там, у стены.

Я не… не могу… смотреть на нее.

Он всегда ездил на этой «Веспе». Я хотела узнать о его жизни, хотела уехать за ним в город, посмотреть, куда он ходит, чем занимается, с кем встречается, но это было невозможно, потому что он везде ездил на своем скутере. Поэтому однажды я спустилась в cave и проделала острым лезвием для резки холста маленькую дырочку в колесе. Так лучше. Он не сможет пользоваться скутером несколько дней. Я сделала это исключительно из-за любви к нему.

В тот день я видела, как он ушел пешком. Мой план сработал. Я отправилась за ним, прошла следом в метро и села в следующий вагон. Он сошел в отстойной части города. Какого черта Бен там забыл? Он расположился в какой-то грязной забегаловке. А я притаилась в кальян-баре через дорогу, заказала кофе по-турецки и попыталась смешаться с толпой старичков, которые попыхивали своим табаком с ароматом розы. Бен толкал меня на поступки, которые в обычной жизни я бы не совершила, размышляла я. Он вселял в меня смелость.

Минут через десять или около того к нему подошла девушка. Высокая и худая, с капюшоном на голове, который она сняла, когда села напротив него. Я почувствовала, как у меня внутри все перевернулось, когда я увидела ее лицо. Даже с противоположной стороны улицы я видела, как она красива: темно-шоколадные волосы, челка, гораздо симпатичнее моей стрижки, скулы модели. И молодая: вероятно, даже моего возраста. Правда, одета она довольно паршиво: куртка из кожзама с капюшоном, под ней дешевые джинсы, но каким-то образом этот контраст придавал ей еще больше красоты. Наблюдая за ними, я чувствовала, как ноет сердце, как в моей грудной клетке горит раскаленный уголь.

Я ждала, что он ее поцелует, коснется ее лица, руки, погладит по волосам – что угодно, – ждала невозможной боли, которую обязательно испытаю, когда увижу, как он это делает. Но ничего не случилось. Они просто сидели и разговаривали. Даже несколько формально, подумала я. Как будто они действительно не были хорошо знакомы. Определенно между ними не было ничего, что указывало бы на любовную связь. Наконец он передал ей что-то. Я попыталась разглядеть. Это было похоже на телефон или, может быть, камеру. Потом она встала и ушла, и он тоже скрылся из виду. Они разошлись в разные стороны. Я все еще не понимала, почему он разговаривал с ней или что он мог ей передать, но в целом я испытала такое облегчение, что готова была расплакаться. Он не был мне неверен. Я знала, что не должна была сомневаться в нем.

Позже, вернувшись в свою комнату, я вспомнила ту ночь в парке, когда мы вместе выкурили сигарету. Мы вдвоем в темноте у озера. Вкус его губ. Я думала об этом, когда лежала ночью в постели, исследуя себя пальцами. И я прошептала те слова, которые услышала в темноте у озера. Je suis ta petite pute. Я твоя маленькая шлюшка.

Это было оно, я так и знала. Вот почему я так долго ждала. Я отличалась от Камиллы. Я не могла просто так переспать со случайными парнями. Это должно было быть что-то настоящее. Un grand amour[72]. Я думала, что уже была влюблена раньше. В моего учителя рисования Анри, в моей школе «Сестер-Служителей Сакре-Кёр». Я с самого начала понимала, что между нами есть связь. Он улыбнулся мне на том первом уроке, похвалил, сказал, какая я талантливая. Но позже, когда я отправила ему свои рисунки, он отвел меня в сторонку и сказал, что они не подходят, хотя я так усердно работала над ними, над правильными пропорциями, оттенками: точно так же, как он учил нас. И когда я вместо этого отправила их его жене, но разрезанными на мелкие кусочки, они подали какую-то официальную жалобу. А потом… ну, не хочу вдаваться во все подробности. В конце концов я узнала, что они перебрались в другую школу за границей.

Я не понимала, где таилась эта часть меня. Та часть, которая могла влюбиться. На самом деле я подозревала. Я держала ее под замком. Глубоко внутри. Боялась, что эта слабость