Но она продолжает буравить меня взглядом, и я знаю, она, вероятно догадалась, что это неправда.

– Я просто плохо спала прошлой ночью, – вместо этого заявляю я. – Послушай, я… Мне нужно пойти и собраться. – Руки дрожат, я прячу их за спиной. Мне срочно хочется закончить этот разговор. – Мне нужно надеть костюм.

Слава богу, это ее отвлекает.

– Я говорила тебе, что оденусь как жительница деревни из «Солнцестояния»?[56] Я откопала это потрясающее винтажное крестьянское платье на блошином рынке «Ле Пуцес»… и собираюсь залить его искусственной кровью – это будет суперкруто, non?[57]

– Да, – говорю я. – Голос звучит так сдавленно, будто кто-то вцепился мне в горло. – Суперкруто!

Я прислушиваюсь к гостям, идущим через двор, к возгласам и крикам. Мне хочется спрятаться здесь. Но это бессмысленно. Это только еще больше убедит Камиллу в том, что со мной что-то не так, а я больше не потерплю никаких допросов. У меня нет другого выбора, кроме как пойти туда и напиться до беспамятства. Я пытаюсь нарисовать черную паутину на щеке, чтобы Камилла не могла сказать, что я не приложила никаких усилий, но мои руки так сильно дрожат, что я с трудом ровно держу подводку. Поэтому я размазываю ее по щекам, будто я плакала черными слезами, сажей.

Я отшатываюсь от своего отражения. Вышло довольно пугающе: теперь я выгляжу так же, как чувствую себя.

КОНСЬЕРЖКА

Будка

У меня не получилось. Она поймала меня. Это совсем не в моем духе – действовать так неаккуратно. Что ж. Мне просто придется наблюдать, ждать и попробовать еще раз, когда выпадет такая возможность.

Звонок на воротах звенит и звенит. Каждый раз я медлю. Это моя маленькая власть. Если захочу, я могу отказать им во въезде. Выгнать гостей с вечеринки было бы легко. Разумеется, я этого не делаю. Вместо этого из своей будки я наблюдаю, как они в своих костюмах выбегают во двор. Молодые, красивые; даже те, кто не очень красив, все равно облагорожены своей молодостью. У них вся жизнь впереди.

Громкий возглас – один парень прыгает на спину другому. Их действия обнажают правду: на самом деле, они дети, несмотря на их взрослые тела. Моей дочери было столько же лет, сколько им, когда она приехала в Париж. Может, она была даже моложе. Верится с трудом, но она казалась такой взрослой, такой сосредоточенной по сравнению с этими юношами. Но вот что делает с тобой бедность: она укорачивает твое детство. И укрепляет твои амбиции.

Я говорил о ней с Бенджамином Дэниелсом.

В разгар сентябрьской жары он постучал в дверь моего домика. Когда я осторожно ответила, он сунул мне картонную коробку. Сбоку был изображен электрический вентилятор.

– Я не понимаю, месье.

Он улыбнулся мне. У него была такая очаровательная улыбка.

– Un cadeau. Подарок для вас.

Я уставилась на него и попыталась отказаться.

– Non, Monsieur, это слишком щедро. Я не могу это принять. Вы уже подарили мне радио…

– Ах, – сказал он, – но это же досталось мне бесплатно! Два по цене одного в bricolage[58] – я купил один вентилятор для квартиры, и второй мне дали в подарок. Честно говоря, мне не нужен был второй. И, к тому же у вас здесь довольно душно, – добавил он, кивнув на мой домик.

– Хотите, я вам его установлю?

В мой домик никто не заходит. Никто никогда не был внутри. На мгновение я засомневалась. Но внутри было так жарко: я не открываю окна, чтобы быть в тишине, но воздух так накаляется, что кажется, будто я сижу в духовке. Поэтому я открыла дверь и впустила его. Он показал мне различные режимы вентилятора, помог расположить его так, чтобы я могла сидеть в потоке воздуха, наблюдая за происходящим через ставни. Я видела, как он озирается по сторонам. Рассматривает мой крошечный столик, раскладную кровать, шторку, скрывающую ванную. Я силилась побороть стыд; по крайней мере, я знала, что все выглядит аккуратно. А потом, уже уходя, он спросил о фотографиях на стене.

– Какой красивый ребенок. А это кто?

– Это моя дочь, Monsieur – Нотка материнской гордости; столько лет я этого не чувствовала. – Когда она была маленькой. А здесь, когда она уже постарше.

– Это все она?

– Да.

Он был прав. Она была таким красивым ребенком: столько людей в нашем старом городе, на нашей родине, останавливали меня на улице, чтобы сообщить об этом. И иногда – потому что так принято в нашей культуре – люди старались не сглазить, предупреждали, чтобы я была осторожна: она была слишком красива, это принесет только несчастье, если я не буду осмотрительна. Если бы я не была такой гордячкой, если бы спрятала ее подальше.

А как ее зовут?

– Элира.

– И она приехала в Париж?

– Да.

– И она все еще живет здесь?

– Нет. Уже нет. Но я приехала за ней сюда; и осталась после того, как она ушла.

– Она наверняка… кто – актриса? Модель? С такой внешностью…

– Она хорошо танцевала, – ответила я. Не могла устоять. Внезапно, заметив его интерес, я захотела поговорить о ней. Столько времени миновало с той поры, как я в последний раз говорила о своей семье. – Именно поэтому она и приехала в Париж.

Я вспомнила телефонный звонок, раз в месяц. Ни письма по электронной почте, ни сообщения. Неделями я ждала телефонного звонка, который прерывался звуковым сигналом, сообщающим, что у нее заканчиваются монеты.

– Я нашла место, мама. Могу там танцевать. Они будут платить мне хорошие деньги.

– А ты уверена насчет места? Там безопасно?

Она рассмеялась.

– Да, мама. Оно в хорошем районе. Ты бы видела магазины поблизости! Туда ходят модные люди, богатые люди.

* * *

Я вижу, как один из завсегдатаев вечеринки, пошатываясь, подходит к ближайшей клумбе, только что засаженной растениями, и справляет нужду прямо на землю. Узнав об этом, мадам Менье пришла бы в ужас, хотя я подозреваю, что у нее сейчас есть куда более неотложные дела. И, надо признать, мысль о том, что ее драгоценная клумба пропитана мочой, доставила мне что-то вроде удовольствия. Но сейчас не то время. В данный момент меня больше беспокоит вторжение в этот дом.

Эти люди не должны быть здесь. Не после всего того, что случилось.

ДЖЕСС

Я расхаживаю по квартире. Открыла окна, чтобы впустить свежий воздух. Вдалеке слышится слабый вой полицейских сирен – видимо, Париж – это город, который воюет сам с собой. Но в остальном здесь до жути тихо. Я слышу скрип