– Мне нужно идти, – сказала она. – Salut[53], Бен! Она повернулась и послала ему воздушный поцелуй.

А потом во дворе остались только я и Бенджамин Дэниелс. И конечно, консьержка. Я была уверена, что она будет наблюдать за всем из своей будки.

– Как вы все здесь красиво устроили, – сказал он.

Откуда он узнал, что все это моя работа?

– Сейчас еще не так красиво, – сказала я ему. – В это время года – ранней осенью.

– Но я люблю насыщенные цвета, – сказал он. – Подскажите, пожалуйста, а что там такое?

– Георгины. Агапантус.

Он спросил меня о нескольких клумбах. Он выглядел искренне заинтересованным, хотя я понимала, что он просто любезничает со мной. Но я его не останавливала. Мне нравилось рассказывать ему – рассказывать кому-то о созданном мной оазисе. На мгновение я даже почти забыла о своих подозрениях.

А потом он повернулся ко мне лицом.

– Я как раз собирался спросить у вас. – Его тон меня интригует. – Вы родились во Франции?

– Прошу прощения? – Я изо всех сил старалась сохранить контроль над выражением своего лица, но все равно чувствовала, как моя маска сползает.

– Я заметил, что вы не всегда употребляете определенный артикль, – сказал он. – И ваши согласные: вы произносите их тверже, чем коренные французы. – Он показал расстояние между большим и указательным пальцами. – Совсем чуть-чуть. Откуда вы родом?

– Я… – На мгновение я потеряла дар речи. Никто никогда не комментировал мое произношение, даже французы – даже парижане – худшие снобы из всех. Я начала льстить себе, что довела язык до совершенства. Что надежно замаскировалась. Но теперь я осознала: если догадался он, не будучи французом, это означает, что другие тоже это подметили. И это была щель, трещина в раковине, через которую можно рассмотреть мое прежнее «я». Все над чем я так усердно работала. Этим единственным вопросом он дал понять: тебе меня не одурачить.

– Он мне не нравится, – позже призналась я Жаку. – Я ему не доверяю.

– Что конкретно ты имеешь в виду? Прошлым вечером он произвел на меня впечатление. В нем чувствуются амбиции. Кто знает, может, он благотворно повлияет на моих беспутных сыновей?

Что мне сказать Жаку? Бен прокомментировал мое произношение? Мне не нравится, как он наблюдает за всеми нами? Мне не нравится его улыбка? Все это звучит неубедительно.

– Я не хочу, чтобы он здесь появлялся, – сказала я. Это все, что я могла придумать. – Думаю, тебе следует попросить его уйти.

– Что, в самом деле? – насмешливо бросил Жак. – То есть ты собираешься указывать мне, кого я могу приглашать в свой дом, а кого нет?

На этом все закончилось. Я поняла, что больше не стоит поднимать эту тему. Не сейчас. Мне просто нужно было придумать другой способ избавиться от Бенджамина Дэниелса.

На следующее утро пришла новая записка.

Софи Менье, я тебя знаю. Я знаю постыдные тайны, что скрывает твоя буржуазная личина. Все может остаться между нами, или ты ославишься. Я прошу лишь о небольшой плате за свое молчание.

Мой шантажист потребовал вдвое больше, чем в первый раз. Можно подумать, что несколько тысяч евро это мелочь для того, кто живет в квартире стоимостью несколько миллионов. Но квартира записана на имя Жака. Деньги завязаны на Жаке, его счета, его инвестиции, его бизнес. Мы заключили старомодное соглашение; мне выделялись деньги только для ведения домашнего хозяйства или для покупки одежды. До того, как я стала частью этого мира, я не понимала, насколько невидима смазка – деньги, – которая на самом деле приводит все в движение. Все это спрятано, инвестировано, ликвидно или недвижимо, поэтому мало что доступно в виде наличных.

И все же я ничего не сказала Жаку. Я знала, как резко он отреагирует, и это только испортит ситуацию. Знала, что если скажу ему, то воскрешу прошлое. Наше неравенство, дисбаланс сил станет еще более очевидным. Нет, вместо этого я лучше найду способ заплатить. Мне все еще казалось, что я в состоянии справиться самостоятельно. На этот раз в дело пойдет бриллиантовый браслет: подарок на годовщину.

Я послушно оставила еще одну пачку грязных купюр в конверте кремового цвета под расшатанной ступенькой.

* * *

Теперь я смотрю на себя в зеркало на другом конце комнаты. Расползающееся багровое пятно от вина. Я поражена его видом. Красное, тонущее в бледном шелке рубашки. Как пролитая кровь.

Я срываю с себя рубашку. Она так легко рвется. Перламутровые пуговицы разлетаются по углам комнаты. Затем брюки. Тонкая мягкая шерсть, плотная, прилегающая к телу. Мгновение спустя я оказываюсь на полу, отбрасывая их от себя. Я вспотела. Задыхаюсь, как животное.

Теперь я смотрю на свое отражение. Смотрю на себя в нижнем белье, дорогом, купленном моим мужем, который почти никогда не видит меня в нем. Смотрю на это тело, лишенное стольких удовольствий, все еще стройное благодаря годам диеты. Выступы моего декольте, дуга тазовых костей. Когда-то мое тело было налитым, с изгибами. Объект, вызывающий вожделение и презрение. К нему хотелось прикасаться. И немалыми стараниями я превратила его в нечто скрытое, на что можно повесить одежду, сшитую для женщин моего поколения.

Мой рот запачкан вином. И зубы тоже. Я широко открываю рот, удерживая свой собственный взгляд в зеркале, и беззвучно кричу.

ДЖЕСС

Я извинилась и как можно скорее покинула пентхаус. Мне просто хотелось выбраться оттуда. Был момент, когда мне показалось, что они все наблюдают за мной, и один из них может попытаться остановить меня. Даже открывая дверь, я представляла, что сейчас на моем плече окажется чья-то рука. Я торопливо спустилась по лестнице в квартиру Бена.

Они – семья. Они – семья. И это не квартира Бена: на самом деле нет. Прямо сейчас я сижу здесь, в доме какой-то семьи. Почему, черт возьми, Бен не предупредил меня об этом? Неужели он по какой-то причине не знал?

Я вспоминаю, какое впечатление на меня произвел беглый французский Ника в полицейском участке. Конечно, это же его родной язык. Я пытаюсь вспомнить наш первый разговор. Насколько я помню, он ни разу не упомянул мне, что он из Великобритании. Эта чушь о Кембридже, я просто предположила, а он позволил мне поверить.

Однако кое в чем Ник солгал. Миллер: он сказал, что его фамилия Миллер. Почему он взял именно ее? Я помню результаты поиска в Интернете – выбрал ли он ее из-за распространенности? Я бегу к книжной полке и достаю потрепанный франко-английский словарь, пролистываю до буквы «М». Вуаля:

Meunier (mønje, jεR) masculine