Шрифт:
Закладка:
Приближалось Рождество.
– Вот отсортируем последний чемодан, что они с нами сделают? – проговорила Ирена, выразив вслух то, что неотступно тревожило остальных.
– Может, эвакуируют вместе с остальными? Всех подряд ведь вывозят, – сказала Беата.
Женщины посмотрели в окно. К платформе медленно тянулись шеренги узниц, которым сегодня предстояла отправка в рейх. На лицах их застыла горечь: со дня на день Красная армия могла отбить лагерь, а их увозят дальше, в неизвестность, где предстояло начать все сначала. Следом рабочие команды везли телеги, на которых высились горы одеял, полосатого тряпья и доски нар, – все лагерное вывозили вместе с людьми.
– Всех им не вывезти. Уже не то время. А кого не вывезут, тем одна дорога. Живыми эсэсы нас не оставят, – покачала головой Ирена.
– Хоть не в трубу вылетим, – с горечью усмехнулась Кася, – расстреляют, может.
– Нас-то за что? – Беата посмотрела на нее с неприязнью.
– Мы-то знаем больше остальных. Прикончат, как зондеров, чтоб не разболтали после про их дела.
– Мы в газовые камеры никого не гнали, трупы в печи не совали, – процедила Беата.
– Трупы, может, и не совали, да видели, как их грабят, и сами пособляли. Считали все награбленное, сортировали и помогали отправлять в дорогой фатерланд.
– Стыд, да и только… – потерянно пробормотала Ирена, будто только сейчас поняла, что она делала.
– А мне не стыдно, – твердо проговорила Беата, – я жить хотела и теперь хочу. Что мы такого знаем, чего весь остальной мир не знает? Дым от крематориев на всю округу, все деревни вокруг им дышат. Грузовики с ворованным еврейским добром открыто и спокойно себе ездят по дорогам. В скольких еврейских домах и магазинах сегодня хозяйничают чужие? И будто они не знают, чьим имуществом пользуются! Так что нового мы можем разболтать миру? За что же нас убивать?!
На последнем вскрике голос Беаты дрогнул и сорвался, и она вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.
– Господи, нелепица какая, сейчас-то самое несправедливое дело – жизнь терять, – пробормотала Елена, качая головой.
– Что ж, а раньше справедливо было? Сейчас вопрос в том, пойдем ли так же покорно или все-таки дадим отпор, когда и за нами придут?
Девушки молчаливо переглянулись. Беата вытерла слезы.
– Какой отпор мы можем дать? – спросила Елена. – Организованными свитерами их закидаем?
– Да хоть колодками! – со злостью проговорила Кася. – Надо готовиться к худшему и хотя бы попытаться.
Ирена покачала головой:
– Всегда найдется крыса, которая донесет капо или штубовой, и тогда выйдет еще хуже – нас, может, и не думали уничтожать, зато после доноса всех к стенке поставят.
Ревекка посмотрела на Ирену и вдруг кивнула.
– До последнего мгновения надеемся, что пронесет, – сказала она совершенно спокойно, – вот транспорт – даст бог, минует. Вот рампа – даст бог, минует. Вот тропа – даст бог, минует. Вот душевые – даст бог, минует. Не миновало. Да уже поздно что-то делать. Уже дышишь газом.
Женщины замолчали. И молча продолжали сортировать остатки.
Воздушные налеты не прекращались. Едва раздавался визг сирены, как оставшиеся рабочие команды бежали обратно в лагерь – не потому что боялись, но таков был строгий приказ начальства. Вскоре дошло до того, что команды только и делали, что бегали туда и обратно. Поняв бессмысленность этой беготни, эсэсовцы окончательно махнули рукой на работы и велели всем сидеть в бараках. По вечерам они не освещались. Не зажигали и прожектора, чтобы не привлекать самолеты союзников. Многие уже ложились спать не раздеваясь.
Однажды утром женщинам из «Канады» было велено явиться в больничный блок: как выяснилось, брали кровь для раненых немецких солдат. Узнав об этом, Кася расхохоталась:
– Как же я, существо низшей расы, недочеловек, могу осквернить своей грязной кровью чистейшую и густую арийскую кровь?! Где же великие принципы?
Принципы рассыпались в прах.
– Вот вам, а не моя кровь, – прошипела Кася, показывая кукиш в сторону больничного барака, – не пойду!
Некоторые испуганно посмотрели на нее, потом с сомнением на больничный барак. Кто-то все же пошел, боясь ослушаться приказа. Но многие остались. Никто не погнал их насильно, и женщины осознали: это было самое красноречивое свидетельство того, что нацисты теряли всякую власть.
Постепенно опустела нищая «Мексика», уже никого не было ни в цыганском, ни в семейном лагерях. Недавно пополнившийся мужской, куда в последние недели свезли людей из окрестных тюрем и промышленных предприятий, снова очистили, там оставались лишь тяжелобольные, не способные дойти даже до платформы. И только в женском по-прежнему была суета.
В один из дней к административному бараку подъехал грузовик. На земле перед входом уже дожидались длинные ряды ящиков, плотно забитых картонными карточками. Едва машина остановилась, как женщины из политического кинулись загружать эти ящики в кузов. Если поначалу каждую выпавшую карточку поднимали с земли и закидывали следом, то теперь махнули на это рукой. Очередная карточка выпала из ящика и медленно спланировала в грязь. Ревекка, ходившая за водой, остановилась и подняла ее – это было извещение о смерти. Целый грузовик неотправленных извещений о смерти.
Ревекка вошла в барак, поставила ведро и скинула с головы теплый платок.
– Там грузят лагерную картотеку. Вроде бы все отвозят в главный и там сжигают.
Вскоре появилась Елена:
– Началось. Транспорта больше нет. Первые пешие покинули лагерь. Идут в одном тряпье. Еды никакой не дали. У них там паника. Сегодня русские взяли Варшаву.
– Как пешие?!
– По снегу?!
– Куда идут?
Женщины окружили Елену, но она и сама знала не много.
– Говорят, кого-то погонят в Глейвиц, а кого-то в Лослау. А там уже погрузят в поезда.
– Так ведь это не меньше пятидесяти километров будет! – всплеснула руками Ирена. – В мороз, в колодках, голодные – верная смерть! – в ярости прокричала она, глядя на Елену, будто это она придумала.
Елена только ответила:
– Злиться без толку. Все, что мы можем, – только подготовиться. Скоро и нас погонят в Германию. Не оставят, это уж верняк.
– Нет! Нас вот-вот отобьют, главное, продержаться и не дать себя угнать, – упорно замотала головой Кася, привычно оглаживая живот.
Все уже давно поняли, что она беременна, но, к великому облегчению многих узниц, ни капо, ни охранники уже не предпринимали никаких мер по этому поводу.
– Все никак не наступает это «вот-вот», – со вздохом сказала Беата, – так что надо собираться.
– Да и как не дать себя угнать, если ружьем пригрозят, – в привычном страхе сокрушалась Ирена.
– Не знаю, – мотала головой Кася, – не знаю. Но надо держаться тут до последнего. Слышали же,
