Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова - Андрей Иванович Лызлов

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 294
Перейти на страницу:
такое количество тщательно подобранных выписок из массы источников, что компиляция приближалась к исследованию, а обычно скрытые элементы критики выносились в текст, на суд читателя.

Лызлов использовал весь спектр традиционных для его современников приемов, начиная от полной передачи текста источника, наподобие летописного свода. Прежде всего, конечно, бросается в глаза почти целиком помещенный в «Скифской истории» профессионально выполненный перевод книги Симона Старовольского[422], переданный с допустимыми (и даже рекомендуемыми летописцу, в отличие от простого переводчика) изменениями.

Уже в первой фразе текста (л. 305) к словам «двор султана турецкаго» Лызлов добавляет: «с ним же мы, россияне и поляки, ближнее соседство имеем». Однако почти каждое вторжение в текст выделено квадратными скобками или перенесено на поля: прием, известный летописцам, но употребляемый Лызловым с необычной последовательностью.

Большинство вставок представляют собой пояснения для читателя. Например: «сарай [то есть дом]»; «акведуктум [то есть привод воды подземными трубами]»; «по пяти аспр турецких [аспра – 3 деньги российских]» (тут автор не удержался и приписал прямо к тексту: «аспры суть денги серебряныя, подобны денгам московским»); «четыренадесять миль италийских [то же и верст российских]»; «дыван [то есть общее слушание]»; «к началнику сарая султанскаго [или, по-нашему, к казначею двора его]»; и т. п. (л. 305 об. – 306, 313 об., 322 об. – 333, 338–338 об).

То же касается и замечаний на полях: «Фонтана – сосуд, из него же вода емлема, нимало убывает»; «Суть то пирамиды яко башни или паче градки деланы над гробами царей Египетских»; «Милион – тысяча тысящей». Лызлов поясняет читателю слова «фрамуга», «мозаика», «прокуратор», «ковалер», «алхимия», «библиотека», «перспектива» и мн. др., вошедшие со временем в русский язык (л. 306–307 об., 308 об. – 309 об., 320, 321, 322, 324, 326 об. – 328 об., 333 и сл.).

На полях отражены также результаты историко-географических разысканий (л. 331, со ссылкой на Ботеро), исторические пояснения (л. 308 об.), делавшиеся и в тексте (л. 310). Немало оценочных добавлений в тексте имеют антикатолическую направленность (л. 308, 336, 359 об. и сл.), причем Лызлов приводит в квадратных скобках и ряд характерных для католической дидактики обличений паствы, сделанных самим Старовольским.

Другой крупный пример работы автора как сводчика относится к переходному памятнику: переводной «Повести о Царьграде» Нестора Искандера, давно усвоенной русской книжностью и позаимствованной Лызловым из Хронографа Русского. Текст Повести вполне соответствовал задаче описания заключительного этапа борьбы османских завоевателей против Византийской империи и в общем не требовал особых дополнений. Тем не менее, приводя Повесть в «Скифской истории», Лызлов не ограничился сокращениями и поновлением ее языка.

Прежде всего, автор последовательно очистил текст от благочестивых размышлений Нестора о предрешенности свыше Цареградской погибели, а также от многочисленных молитв. Одновременно Лызлов усилил эмоциональность повествования другими средствами, подчеркнув наиболее драматические эпизоды вооруженной борьбы за город. Таким образом, как уже не раз показывала Е.В. Чистякова, провиденциальные мотивы в историческом труде усиленно вытеснялись прагматическими.

Это наблюдение подкрепляется множеством мелких дополнений, которые Лызлов счел необходимым внести в основной источник. Подавляющее их большинство составляют фактические подробности из Степенной книги и иностранных источников, позволяющие лучше понять реальный ход событий, рассуждения о роли флота и артиллерии в осаде города, о низкой боеспособности византийской армии и т. п.

Дополнения дидактического характера – вроде рассказа о казни перебежавшего к туркам византийского «Гертука» (Луки Нотары) или замечания А. Гваньини о «сокровищах», которые, не будучи потрачены на оборону, даром достаются врагу, – также имеют мало отношения к божественному предопределению и церковной морали. Легкими касаниями Лызлов меняет направленность Повести, выделяя в ее содержании военно-политический трактат.

Среди источников русского происхождения автор наиболее бережно отнесся к тексту «Истории о великом князе московском» А.М. Курбского (далее – История). Учитывая малодоступность памятника, Лызлов часто предпочитал не извлекать из него отдельные сведения, а приводить довольно близкие к тексту источника выдержки, как правило, хорошо вписанные в контекст книги. В меньшей степени это относилось к Казанскому летописцу, который также временами использовался для компилирования.

Тексты Истории и Казанского летописца органично соединены в описании похода русских войск к Туле и к Казани в 1552 г.: из сочинения Курбского добавил к летописцу отрывок о походе 13‑тысячного полка от Мурома к Свияжску по диким полям, рассказы об изобилии в Свияжске, о затаившихся при подходе русской армии жителях Казани и «крепости» города[423].

Смена источников компиляции производилась Лызловым исключительно логично и даже остроумно. Так, вместо знаменитой среди источниковедов фразы Курбского об инженерных «хитростях» русских: «сие оставляю, краткости ради истории, бо широце в летописной русской книзе о том писано», – в «Скифской истории» помещен обширный и подробный текст, составленный из сведений Казанского летописца и самой Истории[424].

В то же время традиционная компилятивная работа Лызлова никогда не заставляла его забывать о своей задаче историка. Проверялся по всем доступным источникам и уточнялся при необходимости любой текст, включая вышеупомянутые. Например, в заимствованном из Истории описании боя Ертоула (авангардного полка) с вышедшими на вылазку казанцами вместо слов: «княжа Пронский Юрей и княжа Феодор Львов, юноши зело храбрые», справедливо исправлено: «князь Юрье Пронской и князь Федор Троекуров, юноши зело храбрые», поскольку на самом деле речь шла о Федоре Львовиче Троекурове. При описании расположения русских полков во время осады, указание Курбского: «мне же тогда со другим моим товарищем» – верно уточнено: «Правая рука, в нем же бяху воеводы: князь Петр Михайлович Щенятев, князь Андрей Михайлович Курбский»[425].

Уточнение сведений источника при компилировании особенно хорошо заметно. Так, вместо «княжа суздальского Александра, нареченнаго Горбатаго»[426] в «Скифской истории» назван этот знаменитый русский воевода: «князь Александр Борисович Шуйской-Горбатой» (л. 90)[427]. Вторым же объявлен, исходя из представлений автора о значительности фамилий, «Данило Романов, соплемянен сущи самому царю… и иные мнози воеводы» (л. 90 об.). Это не означало пренебрежения к С.И. Микулинскому-Пункову, бывшему на деле вторым воеводой: вместо «Семена Микулинского» Лызлов не преминул написать: «Семена Ивановича Микулинскаго»[428].

Сравнительно широко используя при описании Казанского взятия литературно исправленные и фактически уточненные цитаты из Истории и Казанского летописца, автор сочетает фрагменты текста столь умело, что текстология, разработанная для древнейших летописных сводов и при исследовании текстов Нового времени обыкновенно не корректируемая[429], попросту бессильна.

Например, говоря о начале штурма Казани, Лызлов описывает приготовления по Казанскому летописцу, а время, прошедшее с начала осады, указывает по Истории; и наоборот: в рассказе о грабежах сведения Истории расширяются по летописцу. Башня, на которую, согласно Курбскому, казанцы вывели своего хана, названа, в соответствии с Казанским летописцем «Збоилевые ворота», а описанную в

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 294
Перейти на страницу: