кнопку домофона, но вместо приветствия и просьбы впустить она говорит: «Мне нужно зайти в сторожевую башню». Это очень необычно. Прежде она никогда раньше не посещала сторожевую башню, эту неприступную крепость всего в двух шагах от ворот, которая помогает охранять поместье Гримторпов.

Раздается жужжание, ворота открываются.

– Подожди здесь минутку, – говорит мне бабушка.

Я, сбитая с толку, киваю, но верю в бабушкин план. Она идет вдоль кованого забора к дальней стене сторожевой башни, заходит в дверь, которую я даже не замечала. Для чего? Зачем ей туда? Что она задумала?

Я жду у ворот, пересчитывая острые копья на вершине забора. Как раз в тот момент, когда я успеваю разволноваться настолько, что земля начинает уходить из-под ног, из башни выходит бабушка и идет ко мне.

– Я подписала долговую расписку, – щебечет она, остановившись рядом со мной. – До конца дня у меня будут деньги для оплаты аренды. А значит, к нам вернется электричество. Да будет свет!

Она нежно касается моей спины и уводит меня среди роз по дороге, ведущей в поместье.

Пока мы идем, я пытаюсь переварить новости, но мне трудно сложить все кусочки пазла.

– Так кто же дал тебе деньги на аренду, бабушка?

– Привратник, – отвечает она.

Тот невидимый, загадочный житель башни?

– А зачем привратнику одалживать нам деньги?

– Мир все еще не без добрых людей, Молли. Человек в башне как раз такой. Он старается приглядывать за нами обеими.

Я оглядываюсь назад, на трехэтажное возвышение из холодного серого камня с тонированными окнами – изнутри сквозь них мог наблюдать кто угодно, а снаружи так просто не заглянешь. В ту же минуту и у меня рождается план.

Утро я провожу за полировкой серебра в кладовой. Миссис Гримторп входит около половины двенадцатого, чтобы оценить мою работу.

– На сегодня достаточно, – говорит она. – Можешь подняться наверх и спокойно почитать.

Я оставляю ее, иду в библиотеку и, взяв с полки «Большие надежды», устраиваюсь на кушетке. Едва усевшись, я слышу щелчок и вижу на полу свет, льющийся через трещину в стене. Шарканье тапочек. Оксфордский словарь сдвигается. И мгновение спустя стена книг открывается – на пороге стоит мистер Гримторп, ухмыляясь до ушей.

– Пип, – говорит он, – ты где пропадала? Не видел тебя здесь уже несколько дней. Я все ждал, что ты появишься. Ты у нас действительно юный пророк, прорицательница малолетняя, та, кто знает все!

– Я знаю далеко не все, – отвечаю я. – И с каждым днем понимаю все меньше.

– Но ты дала мне ответ, – возражает он. – Я годами мучился, пока ты не подкинула мне решение: щелочной раствор! Я на финишной прямой, Пип. Моя новая книга почти закончена.

Я гляжу на этого хилого человека, чье лицо сияет, как шедевр Фаберже на каминной полке.

– Правда? – спрашиваю я. – Вы закончили ее писать?

– Почти. Щелок и горничная, обе эти идеи принадлежат тебе! Именно ты придумала, как можно избавиться от тела в мгновение ока. Оно просто растворится. Дезинтегрируется. Незримо, неявно, никаких последствий! Мне нужно еще пару дней, чтобы дописать несколько слов, но я почти у цели. И я думаю, моя мечта почти сбылась. Похоже, я наконец-то займу свое место на книжных полках – in perpetuum.

Сначала он расхаживает по кабинету, затем берет черный «молескин» с монограммой, перьевую ручку и что-то черкает размашистым, хаотичным почерком. Сегодня весь его угловатый силуэт изменился, преобразился. В осанке исчезла асимметрия, сгладились острые края – он весь подобрался, гибкий и целеустремленный, как пантера на охоте.

Клац-клац-клац-клац-клац.

Вот оно снова. Четкий, звонкий цокот печатной машинки. Это, должно быть, доносится из кабинета леди в синем, и где бы он ни находился, она наверняка занята набором концовки нового литературного шедевра.

Мистер Гримторп в приподнятом настроении, и я решаю рискнуть.

– Мистер Гримторп, – говорю я, – а где сидит ваш секретарь? Я каждый день смотрю, как она входит через боковую дверь, и слышу, как она печатает, но не знаю, где ее рабочий кабинет.

– Значит, плохо смотрела, – говорит мистер Гримторп, захлопывает «молескин» и дарит мне кривую ухмылку.

– Ее никогда не видно в поместье, – продолжаю я. – Иногда я задаюсь вопросом, существует ли она на самом деле.

– О, она существует. Определенно существует, – посмеивается мистер Гримторп.

Понятия не имею, над чем он смеется, но хорошо, что он еще в состоянии развеселиться. Он подходит ближе к порогу кабинета, где стою я.

– Сегодня ничто не может расстроить меня, Пип, – говорит он. – Я словно парю. Так же я чувствовал себя до того, как запил, в дни, когда моя первая книга стала бестселлером и вознесла меня на вершину. Сегодня я чувствую, что могу все.

– Собираемся на чай через десять минут! – слышу я зов бабушки с парадной лестницы, и мистер Гримторп слышит его тоже.

– Она тут со мной каждый день сидела, ты знала? Сидела, всегда готовая выслушать, если вдруг мне захочется поговорить. Сидела даже в худшие моменты, когда я лежал весь в поту и лихорадке. Она рассказывала мне сказки. Она отвлекала меня от тоски в мрачнейшие дни. Но теперь она почти не заходит. – И мистер Гримторп облизывает губы, его язык скользит по зубам цвета слоновой кости, прежде чем исчезнуть в пещере рта.

– Если вы скучаете по моей бабушке, почему бы вам просто не спуститься? – спрашиваю я.

– Хорошая идея, Пип, – кивает он, обаятельно улыбаясь. – Может, и спущусь.

– Мне пора идти, – говорю я.

– Ах да, пора засиять. Приводить мир вокруг в безупречное состояние, потворствовать моей женушке в ее тщетных попытках сберечь иллюзию идеального брака с идеальным мужем, хотя у нее никогда не было ни того ни другого. Открою тебе секрет: весна всегда проходит, Пип. И золото не вечно.

– Мне пора, – снова говорю я, – мне нужно кое-что сделать. До свидания, мистер Гримторп.

Я протягиваю руку и толкаю Оксфордский словарь. Стена книг закрывается, мистер Гримторп исчезает за ней.

У меня мало времени. Бабушка, несомненно, позовет меня снова. Я бегу в коридор и на цыпочках спускаюсь по лестнице. Схватив в холле туфли, я обуваюсь, поворачиваю ручку парадной двери и, бесшумно прикрыв ее за собой, выбегаю на улицу.

Я мчусь по дороге с розами, уже вышедшими из поры цветения: шейки-стебли отяжелели, лепестки с них опадают на булыжник. По дороге я все высматриваю среди роз хоть один экземпляр, который еще не выцвел, не увял. Я нахожу его не сразу, но в конце концов замечаю глубоко в зарослях темно-малиновую розу, чьи лепестки как раз на пике своего великолепия. Я сую руку в