Мы с Иннис страшно выматывались, и я, поглядывая на подругу, боялась, как бы и она не заболела. Но молодая женщина говорила убежденно, что здоровье у нее крепкое, и если что, болезни она не боится. А вот то, что грипп может зайти в деревню, где живут ее муж и дети – да. Потому и старалась вылечить всех в особняке, себя не щадя, и домой носа не казала.

К счастью, грипп не расползся по всему Тулаху – надеюсь, карантин помог. Брат Кэолан пошел на поправку, как лекарь и некоторые слуги, так что у нас появилась помощь, и я смогла больше внимания уделять барону.

Эх, барон… Он переносил грипп тяжело и постоянно упоминал, что его время пришло.

— Нет, не пришло! Ну-ка не смейте говорить при мне такого! — отвечала я резко.

— Зачем ты бьешься за жизнь старика? — возражал он слабо. — Еще летом жрецы из храма на побережье говорили, что мои дни на исходе, и вот смерть пришла за мной в скорбном наряде болезни…

— Хватит! Вы еще дождетесь моей свадьбы! Вы должны меня замуж выдать, вы мне как родной!

Каэр быстро заморгал, гладя на меня, а я прикусила язык. Иннис так и не разузнала ничего насчет того, было ли что у Фионы Лорье с бароном Дамменом, и слухов никогда по деревне никаких не ходило: Фиону считали мужеподобной, а потому не нуждающейся в мужчинах.

— Сядь-ка, — тихо попросил Даммен, и я присела к нему на край кровати.

— Твоя бабушка делала многое, чтобы ты не знала тягот и нужды. Она потеряла сына, и для единственной внучки была готова на все. И однажды она… — Каэр прервался, закашлявшись; справившись с приступом, он продолжил сипло: — Однажды Фиона пришла ко мне с крайне нахальной просьбой. Она попросила написать графу Тавеншельду, что ты моя внучка, чтобы дать тебе титул. Тогда бы у тебя был шанс выйти замуж за каэра, а мой род заботился о тебе, случись что с Фионой. Но я отказал, сказал, что и так помогу. И помогал, как мог, опекал, хотя видел, как неприятно такое внимание к Лорье моей жене и моим детям. Теперь все повторяется: я опекаю тебя, и моя жена злится. Она думает, что между мной и Фионой было что-то, и ее не переубедить. Так что, наверное, теперь можно, раз моя репутация как супруга все равно пострадала…

— Что можно? — вымолвила я.

— Сделать, как просила твоя бабушка. Отправить письмо графу Тавеншельду с просьбой сделать тебя хранительницей титула баронета на том основании, что ты – моя внучка. Если граф одобрит, и в королевской канцелярии тоже, ты станешь каэриной, а твой муж – каэром. Так я выплачу Кэлу долг за годы преданной службы, и вы с ним станете частью титулованной аристократии. Хорош будет подарок к свадьбе? — усмехнулся устало барон и раскашлялся снова.

Я не знала, что и сказать. Мне-то казалось, что между Фионой и бароном точно что-то было, иначе с чего бы это ему так заботиться обо мне, а его баронессе – так злиться, но ситуация другая: и проще, и сложнее. Барон меж тем стал кашлять сильнее, надрывно; я поднялась с кровати, налила ему в кружку отвара из кувшина и дала попить. Мокрый, дрожащий, трогательно слабый барон пил осторожно, и все равно давился.

— Нет уж, милый каэр, — проговорила я, глядя на него, — не надо этой лжи и уловок. Вы всегда жили честно и живите честно и дальше.

— Честно… — выдохнул взмокший Даммен. — Тогда напишу письмо Тавеншельду с просьбой сделать Кэлвина баронетом.

— А основание?

— Преданная служба.

— Так себе основание.

— К просьбе умирающего могут и прислушаться.

— Надо же, как вы нацелены умереть! Но я вас на тот свет не пущу. Пора звать брата Кэолана, пусть он вытрет вас насухо, прежде чем служанки поменяют вам простыни.

Барон возражать не стал и лишь глаза утомленно закрыл; тоже уставшая, я вышла из его покоев и пошла разыскивать Кэолана. Мне было абсолютно все равно, стану я когда-то каэриной или нет, выйду ли замуж за Кэла или нет. Беспокоило меня лишь одно: грипп.

Пережить бы всем нам эту весну, энхолэш!

***

Когда барону стало лучше, я поняла, что кризис миновал – и для него лично, и для всего Тулаха в общем. Многие из переболевших обитателей дома каэра, кто раньше поглядывал на меня с тем же высокомерием, что и баронесса, изменили ко мне отношение, и больше холодка от них я не замечала – меня теперь уважительно приветствовали, а одна из девушек-служанок вручила собственноручно расшитый розами платок. Иннис также удостоилась тихих благодарностей от слуг.

А вот от баронессы, к которой после болезни силы вернулись достаточно быстро, мы не дождались ни слова благодарности – да и не ждали ее, в общем-то. Каэрина вызвала нас с Иннис к себе и процедила:

— Понравилось командовать в моем доме, Астрид? Надеялась, что я умру и освобожу тебе путь к сердцу барона?

— Я всего лишь лечила людей, — процедила и я в ответ. — Мне известна коварность этой болезни.

— Экая умница! Когда только успела узнать? Или тебе подсказала твоя ведьма? — ядовито проговорила каэрина и, прищурившись, посмотрела на Иннис. — Может, вы сами устроили это, чтобы представить себя спасительницами? Никто здесь никогда не болел так; после тебя, Астрид, началось все это!

«Это клиника», — подумала я, не зная даже, чем ответить на такие бредовые обвинения. Но каэрине и не нужны были мои объяснения, она твердо решила, что я ее вражиня. Баронесса вздохнула, приняла привычный прохладно-надменный вид и произнесла:

— Настала тебе пора покинуть наш дом.

— Разумеется, Ваша Милость, — кивнула я. — Я сегодня же соберу вещи.

— Не забудь забрать свою лошадь и коляску.

— Да, Ваша Милость.

Когда мы вышли из покоев баронессы, Иннис произнесла:

— Она просто ненавидит тебя, да и на меня смотрит, словно я грязь. А ведь это наша каэрина, мы должны ей подчиняться. Такая и руку в кипящее масло может заставить сунуть, лишь бы напомнить, что она главная.

— Она мнит себя доброй, благородной и разумной, так что не пойдет на такое.