Очевидно, существовал предел реальной власти, которую барин мог иметь над своим крестьянином, если последний сопротивлялся, когда ему не нравилось то, что барин намеревался с ним делать. Введение Заповедных лет устранило это препятствие для власти господина, и он воспользовался этим для усиления эксплуатации и введения еще более тягостной барщины. Так же поступило и правительство, постепенно уравнявшее судебный статус крепостного крестьянина со статусом холопа.

Российское законодательство XVI в. не уравнивало крестьянина и холопа и, по сути, в некотором отношении уравнивало богатого крестьянина с сыном боярским. В 1560 г., в судах великокняжеских представителей, крестьянин занимал место, утраченное ко времени Соборного уложения. В XVI в. у крестьянина имелись все права свободного человека.

Ухудшение положения крестьянина перед законом можно связать с отменой права выхода в Юрьев день в 1580-х гг. Это видно из статьи 217 Судебника 1589 г., не имевшей прецедентов в Судебнике 1550 г.:

«А бояром, и діякомъ, и всем приказнымъ людемъ приказывати въ своих земълех своимъ хрестияном, чтобы оне в обысках говорили правду, что знают. А сыщут, что их хрестияне лгали в обысках, і в том бояремъ самим быт(ь) от гдря в опале, а крестиянам быти казненымъ от гсдря, как в розбоиных делех. А зведают бояре и пъриказные, что хрестияне в обыскахъ не лгали, сказали правду, ино им сказывати гсдрю, дело сыскав, по тому вершити» (Судебник царя Федора Иоанновича 1589 г.).

Эта статья имеет большое сходство со статьями 10 и 11 указа 1555 г. с той принципиальной разницей, что закон Ивана IV касался исключительно холопов. В ней мы видим начало сведения на нет правосубъектности крестьянина путем возложения окончательной ответственности за поведение последнего на его хозяина, а не на него самого.

Эти аспекты развития продолжились в XVII в., когда баре стали нести ответственность за преступления, совершенные их крестьянами. Законодательство и практика 1620-х гг. требовали, чтобы крестьян, бежавших за границу, а затем вернувшихся в Россию, допрашивали на предмет возможной измены; в случае снятия подозрений их возвращали (так же как и холопов) к их прежним хозяевам, которые несли юридическую и материальную ответственность за их поведение: они должны были гарантировать, что крестьяне впредь не сбегут за чужбину, не будут шпионить или «делать что-либо еще незаконное». К середине XVII в. землевладельцы и крестьянская община брали на себя ответственность за проступки и вершили правосудие в отношении мелких гражданских дел, в то время как Соборное уложение, практически полный свод законов, оставляло уголовные преступления и более важные гражданские дела за государством. Поместная переписка великого магната Бориса Ивановича Морозова, имевшего свои темницы, прямо показывает, как именно он руководил своими приставами, действуя вместе со старостами и представителями общины, дабы вершить правосудие в своих владениях и в отношении тех правонарушений, что находились в его юрисдикции. Однако отождествление холопов и крестьян перед законом в обычной практике было далеко от завершения к 1649 г. потому что за холопа в гораздо большей степени, чем за крестьянина, по-прежнему отвечал его господин. Поскольку до обнародования Соборного уложения 1649 г., некоторые землевладельцы могли издавать указы чисто полицейского характера, справедливо будет сказать, что «именье, таким образом, стало государством в государстве» лишь во второй половине столетия.

Право господина применять телесные наказания к своему крестьянину появилось после Уложения 1649 г.

Аннексия части Речи Посполитой во время Тринадцатилетней войны (1654–1667) поставила московское правительство перед проблемой, поскольку феодалы Белоруссии и Литвы имели куда больше власти над своими крестьянами, чем их российские двойники, – вплоть до права пытать и казнить их. Землевладельцы захваченных территорий стали требовать, чтобы им разрешили сохранить эти права в обмен на присягу на верность Москве. Московские власти согласились, но только в отношении территории к западу от реки Березины (Мальцев А.Н. Наказы белорусских и литовских шляхетских сеймиков 1657 г. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963).

Взгляд на крестьянина-холопа можно найти в документе, отправленном в декабре 1606 г. царем Василием Шуйским своим наместникам в Галич, в соответствии с которым крестьяне несли ответственность за проступки своих господ. Войсковые чины обнаружили, что галицкие служилые люди, в основном дети боярские, в большом количестве не являлись на службу, и правительство решило принять жесткие меры, дабы прекратить это. Для сбора отсутствующих были посланы правительственные чиновники, а их расходы должны были возмещаться в двойном размере за счет детей боярских, их холопов и крестьян. Если помещик отказывался нести службу, его холопов и крестьян надлежало посадить в темницу и держать там до тех пор, пока он не исполнил свой долг. Это должно было стать обычной практикой для Московского государства. Здесь мы можем видеть практически отождествление холопов с крестьянами со стороны правительства, считавшего и тех и других собственностью господ, которые, в свою очередь, могли быть наказаны через своих подданных, вероятно, тем, что лишались доходов, которые принесли бы их подданные, если бы не сидели в темнице. Идентификация крестьян с холопами также прослеживается в указе царя Василия Шуйского от марта 1607 г., из которого следует сделать вывод, что крестьяне и холопы воспринимались «боярским царем» почти одинаково. Это было одно из нововведений царя Василия, которому суждено было пережить его.

Практика наказания крестьян за проступки своих господ распространилась от войскового дезертирства до обычных уголовных дел. Когда барин отказывался присутствовать на суде, судебному приставу надлежало явиться в имение правонарушителя и вместо самого хозяина взять под стражу одного из его холопов или крестьян. Это служит явным примером распространения на крестьян статуса холопов, хотя в имеющихся записях не указано, когда это произошло.

Положение крестьянина еще сильнее принизилось при патриархе Филарете в соответствии с указом от 1628 г. о распоряжении крестьянским имуществом Разбойничьим приказом и Московским Земским приказом, который был частью нового указа о судебных делах. Если в иске о возвращении беглого крестьянина фигурировало имущество на сумму свыше пятидесяти рублей, то такой случай подлежал разрешению в судебном порядке. Если стоимость имущества не указывалась или ответчик не давал показаний, дело должно было решаться приведением к присяге. Стоимость крестьянина декларировалась в 5 рублей, а его имущества – в 4 рубля. Если лицо признавалось в укрывательстве беглого крестьянина, но отрицало, что крестьянин явился к нему с имуществом, дело решалось принесением присяги. Кто бы из участников суда ни клялся на кресте, предполагалось, что он говорит правду. Если истец указывал в иске имущество, но не называл его стоимость, ответчик, в случае проигрыша, должен был уплатить за него пять рублей. Если подсудимый отрицал наличие беглеца, а впоследствии этот крестьянин объявлялся в его имении, ответчик должен был вернуть крестьянина