Шрифт:
Закладка:
Уложение давало возможность всем хозяевам, укрывавшим «пришлых» крестьян, вернуть их до 1 сентября 1607 г. (Рождества Христова) без уплаты штрафов. Крестьянам предписывалось жить с хозяевами, вместе с которыми они были записаны в земельном кадастре, «в книге» (то есть в 1592–1593 гг.). В случае если хозяин не подавал челобитную до 1 сентября, крестьяне оставались за тем, с кем они ныне жили, и записывались в «книги», и в течение следующих пятнадцати лет «вывоз» крестьян и судебные тяжбы по этому вопросу запрещались.
Бежавшему крестьянину надлежало вернуться к своему прежнему хозяину вместе с женой, детьми и всеми пожитками – положение, аналогичное тем, что были введены в действие законодательством 1990-х гг. Если крестьянин построил «двор» на новом месте, принадлежавшем хозяину, с которым он теперь жил как беглец, то этому хозяину надлежало заплатить ему за «двор»; сам «двор» разрешалось не вывозить. За нарушение закона хозяин, укрывавший беглеца, подвергался штрафу в 10 рублей, плюс выплате законному хозяину беглеца по 3 рубля за каждый прожитый им год на «новом месте» («пожитое»).
Кроме того, если беглая женщина выходила замуж «в чужой отчине», то вместе с ней возвращался на прежнее место ее новый муж и все его пожитки и дети (кроме детей от предыдущих браков). Если у мужа имелись дети от предыдущего брака, им надлежало остаться с его хозяином, кроме тех случаев, когда они были младше пятнадцати лет; если детям уже было пятнадцать, их необходимо было возвратить хозяину, на чьей земле они жили, когда родились. Ограничение в пятнадцать лет накладывалась на все будущие иски беглых крестьян – время, истекшее между этим указом 1607 г. и указом 1592–1593 гг., постулированное В.И. Корецким.
Центральная государственная власть вмешивалась теперь в сыск беглецов, поручая уездным представителям «выпытать» у местных властей о «пришлых» и допрашивать последних, дабы определить, скрывались ли они от закона. Если сыскной агент дознавался, что новый хозяин подговорил крестьянина на побег, то этот «подговорщик» подвергался суровому штрафу в 10 рублей и торговой казни (публичному избиению на рынке). Задача возвращения беглеца возлагалась на «подговорщика», о чем с него требовалось взять «поруку». Все, кто принимал у себя беглого более чем на семь дней, также облагались штрафом в пользу казны – по 10 рублей за семью или одинокого мужчину и по 3 рубля за девушку или пожилую женщину. Уложение регулировало также вопрос бегства в дворцовые или «черные» села и волости и во владения церковных учреждений. Штрафы за прием беглых полагалось брать с выборных местных властей, старост и наместников, совершивших проступок, «пожилое» и выплаты за двор взимались со всей общины, а в городах со всех посадских людей. За недостаточное усердие государевых представителей в деле сыска беглых и взяточничество Уложение грозило взыскать с них вдвое и впредь не допускать до государевой службы.
Таким образом, восстание Болотникова, первое крупное крестьянское восстание в истории Московского государства, вызвало потребность более четко сформулировать закон о закрепощении крестьян. В то время как пятнадцатилетний период сыска вскоре должен был уйти в небытие, распространение жесткой позиции карательного законодательства Шуйского суждено было сохраниться на века. Вполне возможно, что восстание из-за страха и желания мести, которое оно внушало правящей элите, ускорило процесс закрепощения крестьян, то есть привело к совершенно противоположному результату, которого добивались восставшие. То же самое должно было произойти после восстания Разина несколькими десятилетиями позже.
В 1610 г. очередной претендент на престол, Лжедмитрий II, продолжил политику ограничения смены места крестьянами и запретил как выход, так и их вывоз. Если крестьяне уходили или вывозились из имения, бояре и воеводы должны были разыскать их и заставить жить там, где они жили раньше. В ноябре 1610 г. русско-шведский наместник в Новгороде также подтвердил указом прикрепление крестьян, добавив примечание, что это мера временная. Следует отметить, что все эти «временные» указы приобретали хронический характер.
Интерес магнатов к крестьянскому вопросу, когда Смутное время приближалось к апогею, можно видеть в соглашении 1610 г., заключенном с поляками. Принято считать, что этот договор отражает волеизъявление составлявших его бояр. Он запрещал «выход», но не содержал никаких указаний относительно «вывоза» или «отказа». Вряд ли это было случайно, особенно если учесть, что более ранний указ Лжедмитрия II запрещал как «выход», так и «вывоз». В тот период слово «выход» не использовалось для обозначения обоих явлений, как указано в другом современном документе, который закреплял право господина над своими крестьянами, защищая их от депортации другими помещиками. Договор с поляками запрещал свободным крестьянам «выход», что могло быть случайностью, затрагивающей как магнатов, так и служилое сословие. Однако указ позволял вывозить крестьян помещиками, которые соглашались заплатить крестьянские долги и, возможно, «пожилое» (налог на выход). Светским и церковным магнатам с денежными запасами намного проще было это сделать, чем находящимся в бедственном положении дворянам и детям боярским.
Несколько иное положение закреплено в договоре, подписанном новгородскими боярами и представителями шведского короля Густава Адольфа в конце 1612 г. Крестьянам, живущим на дворцовых землях, не дозволялось покидать их, крестьянам также не разрешалось переселяться в деревни на дворцовых землях до дальнейшего уведомления, за исключением случаев, касающихся «свободных людей». Несомненно, хаос здесь был настолько велик, особенно учитывая, что территория так и не оправилась от набега Ивана Грозного в 1570 г., что единственным желанием всех сторон было замедлить ход событий и попытаться восстановить порядок.
Отношение детей боярских и дворян можно видеть в указе от 30 июня 1611 г., изданном первым народным ополчением (земским), которое было сформировано из представителей служилого сословия для изгнания поляков из России. Статья 23 этого указа предписывала возвращение беглых и похищенных крестьян их прежним хозяевам без указания каких-либо сроков сыска. Предвзятость взглядов служилого сословия первого ополчения послужила одной из причин его неудач, поскольку оно не могло заручиться поддержкой казачьих мятежников, состоящих в основном из беглых крестьян. Точка зрения служилого сословия продолжала преобладать, по крайней мере, до избрания царем Михаила Романова, во время правления которого, скорее всего, не существовало понятия о сроках возвращения беглых крестьян.
Изучение влияния Смутного времени на процесс становления крепостного права в Московии показывает, что этот период способствовал принижению положения крестьян, но на самом деле привел к гораздо меньшим изменениям в их статусе, чем можно было ожидать от такого катаклизма. Однако разорение страны послужило мощным толчком к прикреплению посадских
