потекла своим чередом. Вот только подсознание теперь постоянно шептало: «она стала опасна». Я и не представлял тогда — насколько, а если бы мог представить, то бежал бы от нее без оглядки, но тогда и вся дальнейшая моя история стала бы совсем другой, и я нынешний, пишущий эти строки уже не был бы собою. И не было бы в моей жизни того горького счастья, которое не променяю на многие вечности сытого, бездумного существования…

Жизнь шла своим чередом — пролетали минуты, часы, дни. Мы отдыхали. Мы катались на катере Боу или в сухопутном экипаже, бродили по улочкам Тиара, заглядывали в лавочки, ели, пили и спали в свое удовольствие. Пару дней шли несильные дождики, и мы оставались дома. Мы окончательно перешли на «ты», отбросили лишние условности. Шел наш двадцатый день, и шел третий дождь ни улице Итива. Мани расположилась у окна с вазой сластей и древней рукописью, и читала, а я курил, слепо глядя в размытую дождем перспективу улицы и болтал со своим кораблем.

— Кстати, мог бы и заглянуть в меня. Тут есть кое-что занятное.

— Да? — лениво проворчал я, — Новое оружие? Стоит посмотреть?

— Разумеется, если ты еще стоишь на ногах, — проскрипела капсула.

— Я еще не такой хлипкий, чтобы после пары рюмок за полдня стать на четыре мосла! — рявкнул я, — И вообще, мне надоели эти постоянные щипки! За кого ты меня принимаешь, капсула?

— Очень интересно! Ты меня создал, кроме тебя да Мани я ни с кем не знакома, Мани почти не пьет, так может быть ты скажешь…

— Отстань и прикрути регулятор громкости. Что у тебя?

Отраженный луч Валькирии бережно переправил мое тело из отеля в корабль.

— Так, кое-что, — почти приветливо сказала моя опекунша, — «Пейзажи-мейзажи»! Ты от этой карлицы уже совсем одурел, родной. Или полюбил свою уродскую харю? Я тут голову ломаю, как бы капитану шкуру почаще менять, а он скоро месяц цветочки собирает да по сувенирным лавкам околачивается! Ну сколько можно продолжать? От Тунга мы будем отбиваться твоими украшениями?…

И так далее, и тому подобное. Дальше я не стал отвлекаться на ее ворчание, потому как передо мной развернулся набивший оскомину ящик комбайна. Теперь он был значительно, почти до неузнаваемости переработан, лишился почти всей требухи и раскрылся подобно лепесткам цветка, демонстрируя голубоватую сетку операционного поля, увеличенную до вполне приличного человеческого размера. Несмотря на твердую уверенность в том, что Валькирия неспособна нанести мне вред, я поежился.

— Слышь, Нимфодоровна, я ж все-таки не круглый механизм. Я ж еще частично живой. Не круто ли берешься?!

— Давай лезь — хихикнула машина, — Проверено и чертовски эффективно. На твоей Терре за нее отвалили бы тучу денег. Да и не только там. Не тяни время, тебя там эта ждет. Скидай свой балахон.

От прикосновения поля к коже спины по ней пробежали мурашки. Силовая сетка казалась сотканной из волокон эластичного льда. Умом я понимал, что это только мои нервы. На самом деле она никакая, не горячая и не холодная, у нее вообще нет температуры.

Сбоку от стенки ящика выдвинулась тонкая, вырезанная из фольги пластинка. Она заискрилась, замерцала переливами цветов, став в конце концов серой, как моя нынешняя кожа. Тогда от пластинки протянулись светящиеся нити к голове. Капсула прокашлялась.

— Кажется, это не больно.

— Пока что нет, — согласился я.

— Где будем делать, капитан? Установка не может устранить сразу все дефекты. За сеанс мы отремонтируем только около трети лица, на больше ее пока еще не хватает. Ну и пока приживется все как следует. Положим на это еще двое суток. Так что три сеанса, и через неделю ты у нас Аполлоном будешь. Брандербургским!

— Бельведерским, — гнусаво поправит я ее, — Валяй одну из половин лица по линии бывшего носа. На сколько хватит в высоту.

— Хорошо, мне это все равно, — недоуменно пробормотала Валькирия, — однако контраст не прибавит тебе привлекательности. Может, передумаешь?

— Я знаю что делаю. Потом увидишь. И повесь зеркало, я хочу видеть, что ты со мной вытворишь.

Без комментариев перед лицом развернулась голограмма. Одновременно я уловил странный, смутно знакомый технический запах, ощутил легкое множественное касание кожи, оно сменилось ощущением вязкого тягучего теплого движения. Кожа таяла, исчезая слой за слоем, через считанные секунды обнажились мышцы мимики, похожие на бурые пучки нитей. Ощущение тепла стало почти неприятным, мимические мышцы тоже растаяли, открыв солидную площадь желтоватой кости. Я удивился. Раньше я почему-то считал, что человеческие кости белые, как фарфор. Голову охватил зуд вибрации, я почувствовал легкое онемение. Полупрозрачные щупальца силовых манипуляторов капсулы выправили шишковатый череп. Кость стала мягкой как пластилин, и капсула творила с ней что хотела, но в основном изменения я одобрил. Покончив с «пиджачными трудами», как сказал бы отчим, за несколько секунд, мой костоправ-любитель взялся за мышцы. Бурые волокна как бы выпадали в осадок, сгущаясь из невидимого раствора, сцепляясь с черепом и друг с другом в правильный, намекающий на черты нового лица, лабиринт. Картина лепки нового моего обличья почти гипнотизировала, и момент, когда сформировавшиеся мышцы подернулись глянцем новенькой кожи, я прозевал.

Нормального человеческого лица капсула никогда не видела, поэтому постаралась снабдить меня ангельским ликом на тхерранский манер, сформировав фальшивые глаза ниже настоящих. То есть не глаза, а веки. Я оглядел всю голограмму и ухмыльнулся.

— Как раз то, что надо, Нимфодоровна! Немного ангела при подавляющем присутствии черта. Ничего, это ненадолго. Черта мы пустим в расход позже, когда в нем исчезнет надобность. Чудесно.

— Хорош нежится! Вставай и одевайся, — вырвала меня из созерцания безжалостная капсула, — В отеле твоя пассия подняла натуральную истерику. Одевайся, пока еще мебель цела.

Ревнивая Валькирия слегка преувеличила. Мани просто горько рыдала, уткнув нос в какую-то из моих тряпок. И делала это на моей постели. Ее почтительно утешал Тхонг:

— Госпожа, не расстраивайтесь, вы разбиваете мое сердце!

— Что происходит? Может быть, я здесь лишний? — с иронией поинтересовался я, появляясь в дверях своей спальни.

Зареванный венец местной эволюции мгновенно оказался висящим на моей шее.

— Ты вернулся! Мой Звездный Капитан! Мой Эн Ди!

— Послушай, я никуда не уходил. У тебя просто расшалились нервы. Иди прими ванну и успокойся. Все хорошо. Тхонг-си, у вас какое-то дело?

Когда толстячок Тхонг прикрыл за собой двери кабинета, он таинственно замерцал глазками и принял важный вид осведомленного человека. Затем присел к письменному столу.

— Я чрезвычайно взволнован. По городу прошел очередной слух…

— А, насчет моего происхождения? Или это про госпожу Мани? — рассмеялся я. Хозяин гостиного дома принял