– Вот скажи, для чего мне дар? С ним только хуже всё. Как мне у бабы Они прощения выпросить? Как объяснить, что девочку спасала не от внучки её, а от хитки?

Анна говорила и говорила. Дворовый слушал да временами вздыхал протяжно. После неожиданно посоветовал:

– Ты, это. Писульку составь до Тимофеича. А я доставлю. Глядишь, пособит, подскажет что умное.

Идея с запиской Анне понравилась. Вот только не было под рукой ни листка, ни ручки. Идти за ними к Гапе не хотелось.

Был бы у Тимофея телефон, послала б сообщение, – мелькнула досадная мысль, и только потом она сообразила, что и сама уже привыкла обходиться без смартфона. За время, проведенное в Ермолаево, тот оказался ей почти без надобности.

– Так будешь писать или нет?

– Не на чем.

– Не хочешь к тёткам вертатьси, – понял дворовый. И вдруг привстал, поклонился. – Здорова ли, кума?

– Твои-и–ими забо-о-отами, – знакомая уже рука-ветка положила перед Анной тёмный, чуть поморщенный лоскут кожи, чиркнула по нему неприятно острыми когтями.

– Дарю-ю-ю. Старый запас…

– Чем писать на таком? – поинтересовался кот. И добавил подобострастно. – Благодарствуем. Щедра ты, обдериха-матушка.

– Кро-о-овью, – проскрежетало над ухом, и Анна не удержалась – взглянула в бок и едва не отпрянула.

Огромные блюдца глаза, голая, складками провисшая кожа – буроватая, в трещинках и редких щетинистых пучках, нос сучком-уточкой, вытянутые, будто заячьи уши… Страшна была обдериха! Близко-близко подобралась – наблюдала, словно реакции ждала.

– Не напасёсси кровушки. Слишком большой расход. – меж тем отверг её предложение дворовый.

– Ску-у-учно… баню забросили…

– И то правда! – оживился кот. – Пригласить бы Тоську попаритьси. Пущай кума её помнёт маленечко, чтоб приткнуласи.

Анна страх подавила и, слушая их рассеянно, словно со стороны наблюдала, как сидит между говорящим бородатым котом и безобразной лысой старухой в полотенце. Картинка выходила забавная и одновременно жутковатая.

Могла ли предположить ещё недавно подобное? Сейчас бы сделать селфи и послать родным. Вот впечатлились бы!

Решение пришло внезапно:

– Я видео запишу! А ты Тимофею его покажешь! Только телефон у Грапы остался.

– Момент, – муркнул дворовый и умчался с хлопком.

– Ищи-и-и пу-у-уть… Иди-и-и, куда-а-а тянет… – повторила обдериха и, пятясь, уползла в тёмную сырость ветхой баньки.

Дворовый управился мигом, едва удерживал в лапах старый телефонный аппарат с оторванным шнуром. Такой висел у Грапы на стене – бездействующий и порядком припылённый.

– Что ты притащил! – вознегодовала было Анна, да примолкла, ведь сама не объяснила, что за телефон имела ввиду.

Кот с фырканьем избавился от бесполезного груза. После извлёк из-за уха примятый бумажный обрывок, следом за ним небольшой карандашик.

– Пользуйси.

– Что тут уместится? – Анна двумя пальцами приняла клочок, повертела и, подумав, написала: «Нужно повидаться. Очень важно! Нуждаюсь в совете и помощи».

– Отнесёшь? – попросила дворового. – Пусть Тёма напишет, когда и где увидимся. Или на словах передаст. Договорились?

Кот козырнул, запулил в кусты капустным листом и пропал.

– Записку забыл! – крикнула Анна и вложила листок в протянувшуюся из пустоты лапу.

Сама же задумала поговорить с бабой Оней. Постучала тихонечко – сначала в дверь, после в окно. Подождала. Бабка никак не откликнулась, только протопали с той стороны дробные шажочки да дрогнула слегка ситцевая занавесочка за стеклом.

Расстроенная, пошла Анна со двора.

Тихо и сонно было в деревне. Оживлённое утро давно сменилось сомлевшим под солнцем днём.

Помявшись, собралась она спуститься к реке, да не получилось – перестряла Грапа, прихватила за руку, повела к себе.

– Матрёша с Марьяшкой осталась, присмотрит за ней. Я травки лечебной заварила, сготовила кое-что…

Грапа вздохнула, поправила волосы и решилась:

– Извиниться я хочу, Аня. За всё извиниться. И за себя, и за Тоську. Испугалась я, когда про силу твою узнала, не хотелось мне перемен. Понимаю теперь, что не права была. Сожалею, что так поступила.

Анна молчала. Надо было как-то среагировать на это признанье, да только говорить ничего не хотелось.

– Давай перекусим, – предложила Грапа. – Ты столько сил потратила… Да и я раздёргалась прямо. А еда первее всего успокоит.

Душевные терзания Грапы никак не отразились на пироге. Вышел тот на диво аппетитным и красивым. Под тонкой румяной корочкой клокотала и побулькивала начинка из рыбы, щедро приправленная травками и перцем. Пахло от неё так, что Анна невольно сглотнула и не смогла отказаться от угощения.

– Семён рыбки принёс, я и состряпала по-быстрому. Не отворачивайся. Присядь. Заодно поговорим.

– Тогда давайте начистоту, хорошо?

Грапа склонила голову, соглашаясь.

– Ешь. А я девчатам отложу. Тоська себя совсем голодом уморила. Иссохла прямо, сдала.

– Скажете, из-за меня??

– Кризис подкрался. Как по-модному у вас зовётся? Депрессия, кажись.

– Я…

– За хитку не дёргайся. – продолжила Грапа. –  К лучшему всё. Оню давно пора было избавить от наказания, что сама себе устроила. Маялась хитка в доме, и Оня с ней вместе. Ни поговорить, ничего… Нечисть она и есть нечисть. Да ты сама видела страстюку-то.

– Баба Оня такая несчастная сделалась.

– То пройдёт. Я правда рада, что так вышло.

Грапа подложила Анне ещё кусочек, долила чай.

– Знаешь… Вроде вместе крутимся, да только у каждой ещё и своя жизнь имеется. Ко мне внучат привозят. У Матрёши цветы. Есть у неё интерес к ним и склонность. А ещё, по секрету… Матрёша с год уже переписку ведёт с одним… Оттудава.

– С иной стороны? – поразилась Анна.

– Скажешь тоже, – рассмеялась Грапа. – Из энтих он, чужаков иностранных. Немчура, что-ль… И ладится у них вроде. Матрёша его в гости позвала. Может послушает, приедет.

Оня хоть одна живёт, да любят её деревенские, заходят частенько. Теперь вот к тебе сердцем прикипела, за внучку посчитала.

Тоська же сторонится людей. Всю жизнь одинёшенька! Тёмка до того, как ушёл, жил-то тут же, но свои интересы у парня были, он ведь даже не сын ей. Одной ох как горько, Аннушка. Да ещё и вина давит.

– Она меня ревнует. Только почему? Если Тимофей… – Анна запнулась, но продолжила, – женится, ему полегче будет, в деревню сможет перебраться, поближе к сестре.

– А на его место кому идти придётся, подумала?

– Это обязательно?

– Да. Замена нужна.

– Что ж, справедливо.

– Что да, то да. Но если здесь она места себе не находит, там и вовсе… Боюсь, стронется тогда умом, ведьмачить примется, чёрное колдовство творить. И Тося, знаю, того же боится.

Ночевать у Грапы Анна не осталась. Собрала вещи и ушла к Матрёше.

Та только вернулась, передав смену подле Марьяше Тоське.

За чаем рассказала новости:

– Надеюсь, выправится Марьяшка. Одно меня беспокоит теперь – куда подменыш подался. Хорошо бы к своим, в леса ушёл.

Анна в ответ посетовала:

– Я всё по домам скитаюсь. Даже неловко. Надо бы свое жилье присмотреть. Не знаешь, есть в деревне что на продажу?

– Дома-то есть. После бабки Фени хороший остался. Два года пустует, внуки не хотят сюда переезжать. На другом краю крепенькая избёнка от дядьки Мирона. Его недавно дети забрали. Но ты не спеши, у бабы Они места много.

– Да она не хочет со мной разговаривать. Не открыла даже.

– Зря ходила.