Марьяша лежала без движения. Ледяная корочка стаяла полностью, успели высохнуть и лужи. Анна даже удивилась отстранённо тому, как быстро всё произошло.

– Забирай своё! – велела баба Оня.

Когда же Анна осторожно сняла оберег, склонилась над Марьяшей, обхватила руками голову, звать принялась:

– Марьяшка, слышь меня? Марьяшка!

После достала из кармашка скляночку. Накапала на ладонь чем-то красным и, обмакнув палец, нарисовала на лбу пострадавшей крест. Принялась по щекам шлёпать и шептать что-то тихое в уши.

– Оня, не старайся, поздно, – прошелестела в стороне Грапа.

– Может, я смогу помочь? – неожиданно для себя предложила Анна. – Что нужно сделать?

Баба Оня взглянула мельком, а потом показала на крест – надень.

Анна послушалась и невольно прикрыла глаза, не знала, как проявит себя оберег.

– Да не жмурься, не Мара, не приморозишь. – успокоила Оня и вдруг спросила. – Помнишь, рассказывала мне, как с бабушкой малину собирали?

Ещё бы Анна не помнила то спокойное и счастливое лето! Ей и сейчас сделалось тепло, стоило только подумать о нём. Недавнее потрясение отошло прочь, комната расплылась и… вот уже она оказалась в малиннике! Пытаясь увильнуть от колючих веток, рвала налитые тёмно-бордовые ягоды, с восторгом ощущала их спелую сладость и мягкую нежную кислинку. Плавился под солнцем воздух, бабушка поглядывала с улыбкой и плыл над землей душистый тонкий аромат…

Анна и сама не поняла, как затопил её, разлился до кончиков пальцев мощный сияющий поток благоуханной силы! Принёс с собой негу ленивого летнего полдня, крепкую морозную свежесть, прохладу и терпкость осенней земли, пряную сладость подснежников… Вспорхнули вдруг откуда-то пёстрые бабочки и, обратившись в снег, рассыпались по сторонам искристой стайкой…

Шумно выдохнули позади девчата.

– Пипец котёнку! – ошарашенно взмявкнул дворовый.

Баба Оня взяла Анну за руки и, положив ладонями Марьяше на сердце, сказала просто:

– Поделись.

– Как? – начала было Анна да примолкла, почуяла, что тонким ручейком заструилось от рук тепло.

И порозовела Марьяша. Вздрогнула, захрипела, задышала шумно.

– Ведьма! – вскрикнула потрясённая Тося. Разохались Матрёша с Грапой. Дворовый прикусил себе хвост и не заметил того.

– Что застыли, чай не заморозила вас. Принимайте. Теперь уж и сами управитесь. – бросила Оня девчатам. А когда те окружили Марьяшу и захлопотали подле неё, добавила. – Разговор у меня к вам имеется. Но то потом.

Повернувшись к Анне, взяла её под руку, отвела в сторонку:

– Побегу я, деточка. Нельзя мне сейчас дом оставлять. Ты на этих дурёх не серчай сильно, придержи гнев. Велик твой дар, жить тебе с ним теперь. Понять его нужно. Прочувствовать.

Она снова обняла Анну, покачала немного, словно баюкая.

И в эту минуту донёсся с улицы громкий, полный ужаса крик!

Анна оказалась проворнее всех. Шустро выскочила из двора и увидела поодаль растрёпанную да босую хитку, склонившуюся над кем-то маленьким и беззащитным.

И никого больше не было на улице, словно попрятался заранее народ, предчувствуя страшное.

Не раздумывая, схватила Анна нечисть за спутанные волосы, потянула на себя.

Сильна оказалась бабкина внучка, забилась, пытаясь вырваться. Изловчившись, повалила Анну, надвинулась, скалясь. Когда же попала Анна ей по лицу – ладонь словно в склизком киселе увязла, чавкнула глухо. И повалило густым паром от плоти русалочьей! Съёжилась на глазах хитка да истаяла. Только и осталось лежать тряпьё на дорожке.

– Внученька моя… – заплакала рядом баба Оня. – Что же ты… как же…

И осела подле, обхватив тряпки, завыла в голос.

– Что ты натворила! – ужаснулась Тося. – Говорила я!.. Говорила – не ждите от неё добра!

Анна же никак не могла отдышаться. Саднили руки, кровоточили длинные борозды от хиткиных когтей. Спасённая девочка сидела здесь же, обнимала за ноги Анну да дрожала, словно листочек под ветром. На измазанной мордашке ротишко искривился то ли от ужаса, то ли от хиткиной порчи. Да на шее синели пятна – в том месте, где схватила её нечисть.

– Люмилочка, пойдём до бабушки, – упавшим голосом позвала Грапа. Попыталась приподнять девочку, но та лишь крепче обхватила Анну, уткнулась лицом в колени.

– Не бойся. Иди. – как можно спокойнее сказала Анна. — Хитка больше не тронет.

– Ещё бы ей тронуть, когда ты её по полной укатала! – выкрикнула Тося.

Анна даже не глянула в её сторону, побоялась, что не сдержится.

Грапа, наконец, отцепила девочку и понесла куда-то.

Баба Оня же собрала в подол тряпьё да, сгорбившись, побрела в сторону дома.

Анна двинулась было следом, но Матрёша придержала:

– Повремени. Не нужно сейчас за ней ходить.

– Это же тварь была! Нечисть…

– Ох, Анька. Что тварь – твоя правда. А всё одно – внучка. Оня столько лет терпела, сердце надрывала. Потому что любила её. И такую любила.

–Хитка чуть девочку не придушила!

– Милочку. Внучку Грапиной соседки.

– Лучше б ты её не спасала, – мрачно ввернула Тося. – Окривеет девка. Никто не позарится на такую.

– Хватит, Тоська!  – возмутилась Матрёша. – Уймись уже!

– Вот она пусть и уймётся! Неужели не видишь, что после её приезда наперекос всё пошло? Жили себе спокойно и дружно. А теперь?

– Я спасла девочку, – стараясь сохранять спокойствие, чётко проговорила Анна.

– Если б Оня зарок не нарушила да из дома не вышла, никого спасать не пришлось бы! А вышла она из-за тебя! Деточка… – передразнила Тоська бабку. —Тьфу!

Анна в бессилии сжала кулаки. На душе было гадко и тошно.

Что, если Тося права? И она лишняя здесь? И всем мешает? Делает только хуже? Теперь и баба Оня её возненавидит!..

Тося говорила что-то ещё – обидное, злое… Анна отгородилась от слов, видела лишь как шевелятся тонкие губы, как кривятся усмешкой.

И от гримасничанья этого, от откровенной ненависти да незаслуженных обвинений, поднималось что-то внутри – студёное, грозное, беспощадное.

Испугавшись, что не справится с этой силой, Анна поспешила уйти.

Проскользнула незаметно в Онин двор, присела подле старой баньки. В слёзы да причитания ударилась, жаловаться принялась вслух сама себе.

9

Анна настолько отдалась чувствам, что не удивилась, когда сбоку протянулась тонкая и сухая, что ветка, рука, подала скомканный платок.

Машинально поблагодарив, она высморкалась и только после сообразила, что не платок то, а старая плесневелая тряпка.

Замерев, собралась Анна с силами, посмотрела в бок, но никого не заметила. Углядела лишь руку, что змеёй опускалась сверху, из приоткрытого банного оконца.

– Не здесь ты, не к месту ты… – провыло громко из окна. – Ищи путь… Иди, куда тянет…

Позабыв про силу и оберег, кинулась Анна бежать. Да споткнулась о корень, растянулась на тёплой земле. И исчез вдруг страх, расхотелось спасаться – так и осталась она лежать среди травы.

– Жива ты аль нет? Девка? – просипело издалека.

– Вроде жива, батюшка-дворовый.

– В себе ли?

– В себе.

Выдохнув с облегчением, кот подполз поближе, протянул кисет:

– Прими вот, оченно успокаивает!

Хвост его был перевязан весёленькой тканькой, к голове примотан завядший капустный лист.

– Миргрени шарашут, – пожаловался он. – Спужалси давеча, вот и попёрло.

– Мигрени. – невольно поправила Анна и улыбнулась сквозь слёзы.

Кот только отмахнулся:

– Как ни назови, одно у их нутро