притаились в засаде или готовились напасть: кто же виноват, что приемы, выработанные для войны и охоты, не спасали от той, что мгновенно парализовала любого устремившего на нее взгляд. Вскоре к изваяниям добавились черепа и груды костей – останки смертных, которых Медузе удалось сцапать, оставшись незамеченной.

Персей сбавил шаг и осторожно двинулся к расщелине, которую разглядел в теснине между горами. Там он достал щит и размотал ткань, все это время защищавшую полированную бронзу от царапин и грязи, – это была важная часть разработанного им плана. Держа щит перед собой на уровне лица и смотрясь в него как в зеркало, Персей начал осторожно пятиться в расщелину.

Узкий коридор уводил вниз, спускаться по нему спиной вперед было трудно. Несколько раз Персей замирал в ужасе, когда неудачно ставил ногу и потревоженный щебень сыпался градом по каменному желобу. Он уже подумывал надеть крылатые сандалии и заскользить над самой землей, – только он ведь пока ни разу не пробовал летать в них задом наперед, получится ли? – но тут до него донеслись храп, сопение и звуки ворочающихся во сне тел.

Персей на цыпочках преодолел очередной поворот – и увидел их (точнее, их отражение): три туловища с орлиными крыльями, сложенными на время сна за спиной; три головы, обрамленные путаницей бесконечно извивающихся змей, которым снились какие-то свои кошмары.

Из трех лиц, скрывавшихся под этими клубками змей, два были страшнее некуда – кривые обломанные зубы, глаза навыкате, раздутые ноздри, щетина на подбородке. Но третье было лицом прелестной юной девушки: изящные брови выгибались ровной дугой над тонкими веками с сеточкой голубых вен и шелковой бахромой темных ресниц; прямой нос поражал изяществом; розовые губы благонравно прикрывали то, что таилось во рту. Теперь Персей понял, почему Посейдона захлестнуло настолько неодолимое желание сойтись с Медузой, что он примчался на край света из гораздо более теплых областей Средиземного моря, где предпочитал проводить время.

Персей тоже стоял завороженный ее красотой, пока не вспомнил, что он здесь не просто так, и, если он хочет спасти мать, нужно шевелиться. Он стал медленно отступать, стараясь каждый миг помнить, что в зеркальном щите все отражается наоборот. Наконец он занял нужную – по крайней мере, по своим расчетам – позицию и вытащил из-за пояса адамантовый серп, выданный Гермесом. Занеся его над головой, Персей еще мгновение помедлил, тщательно выверяя напоследок свое положение, и со свистом обрушил оружие на шею Медузы.

Она умерла во сне, с едва слышным вздохом, но змеи на ее голове проснулись и, не собираясь сдаваться, яростно зашипели, грозя разбудить оставшихся двух горгон. Просчитывать движения Персею было уже некогда, поэтому он просто рванулся назад, протянул руку и нашарил отрезанную голову. Сунув ее в торбу, он стремглав промчался по расщелине обратно, прыгнул в небо и полетел домой.

Горгоны тем временем, смахнув с глаз сонную пелену, принялись осматриваться, пытаясь понять, что произошло. Увидев обезглавленное тело Медузы, они заскрежетали зубами и завыли от ярости. Мгновение спустя они уже усиленно принюхивались у выхода из расщелины, словно гончие ищейки. А потом, ринувшись в небо, устремились по следу Персея на восток, раскинув могучие орлиные крылья и облизывая губы в предвкушении лакомой добычи. В какой-то миг казалось, что они его настигнут, но сандалии Гермеса умели по особому приказу нестись со скоростью мысли. Вскоре Персей убедился, что погоня отстала, и остановился перевести дух.

{56}

Андромеда

Торба, которую Персей привязал себе на пояс, неприятно била его по бедру, пока он летел на восток к Серифу. Плотная шерстяная ткань надежно удерживала тяжелую голову Медузы, однако постепенно пропитывалась кровью, и, когда Персей добрался до Ливийской пустыни, с торбы то и дело срывались красные капли. Там, где они падали на песок, тотчас возникали ядовитые змеи. Много позже, когда Ясон с товарищами будут тащить через эту пустыню свой корабль «Арго», от укуса одной из этих гадюк погибнет Мопс.

Пустыню Персей преодолел благополучно, но потом сбился с пути и завернул к югу, в Эфиопию, где правил Кефей. Там, летя обратно на север вдоль побережья, он заметил девушку, прикованную к скале над морем. Это была дочь Кефея Андромеда, вынужденная таким образом расплачиваться за тщеславие своей матери, Кассиопеи.

Кассиопея хвасталась, что волосы у нее красивее, чем у нереид, дочерей морского бога Нерея. Нереиды, услышав похвальбу, пришли в ярость от того, что какая-то смертная дерзнула хотя бы сравнивать себя с ними, не говоря уж о том, чтобы заявлять о превосходстве. Они уговорили Посейдона наслать на царство Кассиопеи двойное проклятье: вскоре на эфиопские поля хлынули морские волны, а у эфиопского берега появилось морское чудовище. Опустели амбары, пустыми вытягивали сети рыбаки. Начался голод. Но Посейдон не желал сменить гнев на милость, пока царица не продемонстрирует раскаяние, принеся в жертву чудовищу свою дочь. Именно поэтому Андромеда стояла сейчас прикованной к скале.

Едва увидев девушку, Персей пленился ее красотой и гордым непримиримым видом. И только спланировав к ней, чтобы заговорить, он заметил страшного змея, который мчался по морю, рассекая волны, словно корабль, идущий в атаку. Раздумывать было некогда. Персей выхватил серп и кинулся на врага, снова и снова вонзая изогнутое лезвие между пластинами чешуйчатого панциря. Быстрее и надежнее было бы, конечно, вытащить голову Медузы и обратить чудовище в камень, но тогда ее могла бы увидеть Андромеда и украсить собой утес навеки, застыв на нем каменной девой.

В конце концов кровь змея из сотни порезов заструилась в море, которое с тех пор зовется Красным, и волны сомкнулись над ним. Родители девушки подбежали освобождать ее от оков, а Персей тем временем спустился на берег.

На следующий день было решено играть свадьбу: Андромеда желала этого так же горячо, как ее спаситель, и благодарный отец, разумеется, дал согласие. Однако много лет назад Андромеду уже успели просватать за ее дядю – Финея, и тот не собирался отступаться. Он прибыл со своими приспешниками к самому началу свадебной церемонии, и торжество превратилось в побоище. Многие пали в схватке, но ни одна сторона не могла одержать верх, пока наконец Персей не выкрикнул: «Ты это заслужил, Финей, раз отказываешься признавать волю Андромеды! Друзья, если вам дорога жизнь, отвернитесь!»

С этими словами он вытащил из торбы голову Медузы – змеи уже обмякли и начали гнить, глаза горгоны подернулись пленкой, но все еще не утратили смертоносной силы. Финей и его воины окаменели, парализованные ужасом последнего зрелища в своей жизни.

Прибыв через несколько дней на Сериф, Персей с Андромедой обнаружили, что Даная с Диктисом отсиживаются в храме Афины. Как только Персей отправился добывать голову Медузы, Полидект вызвал к себе Данаю и велел готовиться к замужеству. Тогда-то Диктис с Данаей и укрылись в храме. Полидект тянул время: рано или поздно голод либо выгонит упрямцев из убежища, либо прикончит их, покарав за непокорность. Твердым шагом прошествовав прямо в тронный зал, Персей вытащил голову Медузы из торбы и в очередной раз превратил живую плоть в камень. Теперь его мать и Диктис были свободны.

Когда после всех этих подвигов Персей устроился отдохнуть, явились Гермес с Афиной – забрать одолженные ему вещи. Он отдал сандалии, шлем, изогнутый клинок и щит Гермесу и уже собирался вручить ему по-прежнему тяжелую и округлую шерстяную торбу, но Афина его остановила.

– Братья, – произнесла она, – голову горгоны заберу я. Прикреплю ее к своему панцирю, и ни один враг не уйдет от меня живым.

Так самая грозная из богинь и поступила, став с тех пор еще более грозной.

Персей посадил Диктиса на трон и отдал свою мать замуж за новоявленного царя – на этот раз с абсолютного ее согласия. А потом отправился на материк, намереваясь повидать деда и заверить его в том, что, вопреки всем предсказаниям Аполлонова оракула, совершенно не помышляет ни о каких убийствах.

Акрисий сперва отнесся к этому заверению настороженно, однако со временем проникся к юноше доверием и даже начал