Бедная Смирна! Она никому не могла открыться и рассказать о своей позорной беде и не знала, где искать исцеления от накатывающих на нее приливов вожделения. Она лежала на кровати, сжавшись в комок и крепко обхватив колени руками, словно пытаясь задавить в себе эту болезнь. Она постилась, молилась, приносила жертвы всем богам. Пыталась отвлечься за прялкой и ткацким станком.

С каждым месяцем Кинира и Кенхреиду все больше озадачивало нежелание Смирны выходить замуж. Однажды вечером Кинир обнял дочь за талию и притянул к себе:

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Смирна. Кого ты хочешь себе в мужья? Каким он должен быть? Скажи, и я тебе его найду.

Едва не лишаясь чувств от этих объятий, Смирна выдавила:

– Такого же, как ты, отец!

Он поцеловал ее в лоб:

– Какая же у меня любящая и добродетельная дочь!

На слове «любящая» Смирна вспыхнула от нахлынувшего желания, а на слове «добродетельная» – от жгучего стыда. Какая уж тут добродетель…

Как-то ночью она наконец сдалась и, не в силах больше бороться с собой, решила уйти из жизни. Но когда она уже приготовилась сделать это, в комнату вошла ее старая нянька.

– Дитя мое! Что же ты творишь! – вскричала она.

Смирна, зарыдав, рухнула ей на грудь и призналась во всем – старушке даже допытываться не пришлось.

– Теперь ты понимаешь, почему мне нельзя жить дальше, – закончила Смирна.

– Живи, дитя мое! Я придумаю, как тебе соединиться с твоим… – у няньки не поворачивался язык произнести слово «отец», – …с твоим возлюбленным.

И вскоре случай представился. Начались празднества в честь Деметры – время, когда замужние женщины на несколько дней удалялись из дома, оставляя мужей развлекаться чем придется. В один из этих одиноких вечеров нянька подошла к Киниру, достаточно захмелевшему и потому сговорчивому, и прошептала, что в него влюбилась домашняя рабыня. Только она слишком робкая и стесняется признаться царю сама, поэтому подослала няньку спросить Кинира, не соизволит ли он пустить ее сегодня к себе на ложе.

Царь согласился. Тогда нянька предупредила, что в спальне не должно быть ни малейшего проблеска света, чтобы не смущать робкую девушку, и повела спотыкающегося и качающегося царя в темные покои. Когда Кинир улегся, Смирна проскользнула к нему в постель. Ее дрожь он приписал естественному страху девственницы и начал утешать ее обещаниями, что будет с ней ласков и нежен. Смирна же, боясь выдать себя голосом, не произнесла в ответ ни слова и только ждала, когда свершится то, о чем она так давно мечтала.

Все свершилось. А потом еще раз – в следующую ночь, и дальше.

В конце концов Киниру стало любопытно, кто же эта таинственная незнакомка. В очередную ночь, очень кстати пришедшуюся на полнолуние, он спустился с ложа после любовных утех, и отдернул плотное покрывало, которым нянька завесила окно. Так он пролил яркий лунный свет и на тайну, и на свой грех. Увидев в постели собственную дочь, он в ужасе выхватил меч и попытался зарубить Смирну – с тем, чтобы и самому сразу последовать за ней в обитель смерти.

Но Смирне удалось вывернуться и бежать из дворца. Много месяцев брела она на восток, пока наконец не добралась до Аравии. К тому моменту она уже едва могла носить лезущее на нос бремя своего позора. И тогда, устав от жизни, но боясь умирать, Смирна воззвала к богам, умоляя их сжалиться над ней, и они вняли ее мольбам.

Ноги Смирны ушли в землю, пальцы удлинились, стали жилистыми и потянулись вглубь сквозь почву. Талия, все еще необъятная из-за огромного живота, вытянулась тоже, руки простерлись к небу, превращаясь в крепкие ветви.

Смирна стала небольшим, но прелестным деревцем. Она залилась слезами сожаления и облегчения одновременно, и эти слезы просачивались сквозь кору душистой смолой – смирной, которую смертные вскоре начали воскурять в честь богов. Когда пришло время сыну Смирны появиться на свет, кора ее раскрылась, и он выпал прямо в руки нимф, принимавших роды. Его назвали Адонисом.

Иногда пути богов бывают неисповедимы даже для них самих. Адонис, зачатый благодаря проклятию Афродиты, унаследовал по обеим родительским линиям красоту той статуи, которую Афродита когда-то оживила для Пигмалиона. Он вырос невероятным красавцем, перед которым не устояла сама богиня любви. Они стали неразлучны. Настолько, что Афродита, забыв о гордости, научилась носить короткий хитон и охотничьи сапоги, чтобы сопровождать Адониса в его лесных вылазках.

Она пошла на это не только из любви, но и из страха. За несколько лет до того Афродита приложила руку к гибели любимца Артемиды – Ипполита, и богиня-охотница поклялась поквитаться с Афродитой за эту смерть, отобрав у нее что-нибудь столь же дорогое ее сердцу. Отправляясь на охоту, Адонис ступал на территорию Артемиды, и потому Афродита постоянно была начеку, проверяя, не грозит ли возлюбленному опасность.

Но Артемида умела выжидать. Дождавшись, когда Афродита все-таки отлучится, она натравила собак Адониса на дикого вепря, заставив их выгнать его из логова. Адонис не успел даже понять, что произошло, как все было кончено: белые клыки пропороли ему пах, и кровь хлынула на землю рекой. Его крики донеслись до Афродиты, но даже богиням не дано обгонять время: когда она примчалась, Адонис был уже мертв.

Афродита обессмертила Адониса как могла. Она полила пропитанную кровью землю нектаром, и через час на этом месте вырос ярко-красный цветок – анемон, такой же манящий, как взгляд любимого, и такой же хрупкий, как человеческая жизнь.

БЕЛЛЕРОФОНТ И ПЕГАС СРАЖАЮТСЯ С ХИМЕРОЙ{9}

Герои

{52}

Даная и золотой дождь

Дети, внуки и правнуки Ио и Зевса расселились по всему свету и обзавелись собственными детьми. В седьмом поколении родился Абант, сын Гипермнестры, той самой единственной дочери Даная, которая не убила своего мужа в брачную ночь, и Линкея – того самого мужа. Много лет Абант правил Аргосом в мире и покое.

Но соперничество, сгубившее Даная и Египта, по-прежнему отравляло кровь их потомков. Сыновья-близнецы Абанта Пройт и Акрисий начали драться еще в материнской утробе и продолжили после появления на свет. Они враждовали друг с другом все детство и отрочество, а потом их пути разошлись: Пройт стал царем Тиринфа, Акрисий унаследовал отцовский трон.

Но это не значит, что Акрисий наконец зажил спокойно. Его жена вскоре родила дочь, Данаю. Акрисий отправил гонцов в Дельфы, к оракулу Аполлона, спросить, как бы ему зачать еще и сына. На это Аполлон не ответил ничего, зато поведал, к ужасу Акрисия, что сын появится у Данаи, и этот сын, то есть внук Акрисия, убьет своего деда.

Акрисий быстро придумал (ему решение показалось беспроигрышным), как обмануть оракула. Он приказал выкопать посреди дворцового двора глубокую яму и поместить туда огромный ящик, сделанный из бронзы, достаточной высоты, чтобы можно было стоять в полный рост, и достаточно просторный, чтобы выгородить в нем несколько комнат.

Оттолкнув рыдающую жену, Акрисий опустил в этот ящик малютку Данаю и ее кормилицу. А потом захлопнул люк в крыше и велел закапывать яму, оставив только люк. Это отверстие будет открывать только сам Акрисий – он лично станет передавать своим узницам еду, воду и масло для светильников, которого подземное заточение потребует много. Акрисий не сомневался, что обвел оракула вокруг пальца. Как сможет кто-то хотя бы возжелать надежно укрытую от любых глаз Данаю и уж тем более сделать ей ребенка?

Но пути богов неисповедимы для смертных. Даная выросла счастливой девушкой, не тоскуя по внешнему миру, потому что не знала его и не помнила. А еще она выросла красавицей, несмотря на заточение. Кожа у нее была чище и белее алебастра – белее даже, чем у Афродиты, – ведь ее никогда не касалось солнце. Случайно выбившаяся из прически прядь иссиня-черных волос, льнувшая к шее,