− Кто такая капа?

− Это смотрящая в лагере женщин. Старшая, так сказать, над всеми.

− А вы что сами думаете об этом? Это может быть правдой? – спросила я.

− Да кто его знает. Может и правда. Фон Герцен мужик падкий на баб, может и приглянулась какая ему из новоприбывших, − пожав плечами ответила Эльза.

− А вы ведь не немки. Вы польки? – спросила я девушек.

− Да, польки, − ответила девушка невысокого роста, которую звали Евой.

− Вы значит любовницы? – кивнув в сторону офицеров спросила я.

− Любовницы, − скривившись ответила Ева. – Выживать же надо как-то. А тут попробуй выживи. И так проходу никому не дают, а если ты еще и на лицо смазливая, так все, не найдешь покровителя, значит конец, можешь готовиться к тому, что со дня на день тебя затянут солдаты куда-то и пиши пером, все пропало. А так хоть с одним постель делишь.

− А ваш который из них? – спросила я Еву.

− А вон тот, пузатик. Оберст-лейтенант Вермахта. Добродушный такой оказался. Так я даже на его неказистую внешность не обращаю внимание за его хорошее отношение ко мне. Часто продукты мне привозит, медикаменты и прочие нужные вещи, а я соседям помогаю, трудно ведь всем сейчас здесь, − грустно проговорила девушка.

− А ваш? – бросив взгляд на Эльзу спросила я.

− Мой тот высокий, который по левую руку от фон Герцена стоит. Штурмбанфюрер СС, Генрих Штутгарт. Сволочь редкостная, хоть и щедрая, − ответила девушка.

− А кто та молодая женщина, которая в стороне стоит с этаким видом королевы? – спросила я, указывая на высокую блондинку, всю увешанную драгоценностями.

− Это Маричка Ждановская, бывшая балерина театра оперы и балета в Варшаве. Ее на выступлении увидел начальник Аушвица и к себе забрал. Теперь в Кракове живет. Стерва еще та. Видите, на ней сколько драгоценностей, это ей любовник дарит. С евреев снимает и на нее, как на елку новогоднюю, вешает. А ей все нипочем. Даже то, что драгоценности эти кровавые. Ишь с каким видом носит их, будто бы купила их. Скотина, − прошептала Эльза.

− А вы сами, Хильза, откуда? – с интересом спросила Ева.

− Я из Берлина, − улыбнувшись ответила я и едва сдержала смех, увидев с каким ужасом на меня посмотрели девушки.

− Вы немка? – спросила Эльза и сделала быстрый глоток из своего бокала.

− Немка. Но вы так не переживайте. Мне абсолютно нет никакого дела до всего того, что вы мне рассказали. Будем считать, что это была просто женская болтовня и не более, − проговорила я и потрепала успокаивающе девушек по плечу.

Девушки сдержанно улыбнулись и поняв, что более они мне ничего интересного не скажут, я направилась к стоящей в стороне балерине, которая с грустным видом слушала музыку, которую играл небольшой оркестр, музыканты которого были все сплошь заключенными.

− Красиво играют, правда? – спросила я, став рядом подле женщины.

− А с чего бы им играть плохо? – окинув меня надменным взглядом сказала женщина. – В составе этого оркестра только лучшие музыканты из оккупированных территорий. А дирижер – вторая скрипка Европы. Таланты за забором Аушвица.

С интересом выслушав женщину, я поняла, что ее хоть и назвали девушки стервой, но эта красивая длинноногая женщина скорее была гордой, а отнюдь не стервой. И грустила она от всей души о том, что искусство было в таком унизительном положении.

− Мне сказали, что вы балерина, − проговорила я.

− Балерина, бывшая. Теперь я шлюха немецкая, − даже не глядя на меня сказала женщина.

− Вы смелая. Не боитесь, что я напою о вас вашему офицеру? – спросила я, приподняв удивленно бровь.

− Пойте, мне-то что? Он сам меня так называет, так что, − с усмешкой ответила Маричка.

− Ну, шлюх так не осыпают подарками, − проговорила я, легонько поддев пальцем дорогущее бриллиантовое колье на шее балерины.

− Это подарки? – скривившись спросила женщина. – Это предметы мародерства и не более. Здесь такого добра у него мешки. Так отчего бы их не повесить на ту, которая перед ним ноги раздвигает? Чтоб ярче блистала.

− Вы так ненавидите его. Почему же пошли на это? – спросила я.

− В Варшаве сын мой маленький остался с моей мамой. Ульрих пригрозил, если я не поеду с ним сюда, то маму и моего малыша он собственноручно упечет за эти ворота. Какая бы мать не пошла на такое ради своего ребенка? – проговорила красавица и на ее глазах едва уловимо заблестели слезы.

− Да, наши мужчины ни на что не обращают внимания, движимые желанием добиться своего, − сказала я неуверенно, поскольку не знала, что могла бы ответить Хильза на такую реплику молодой польки.

− Ваши мужчины, Хильза, скоты, − тихо прошептала Маричка мне на ухо и окинув меня ненавистным взглядом отошла от меня, давая понять, что и я от такого прозвища недалеко ушла.

Я залпом допила свой бокал шампанского и в этот момент мне в голову пришла мысль, что еще немного и я завою среди этой бесчеловечности, царящей вокруг. В этот момент заиграла музыка и мужчины пригласили танцевать своих дам. Ко мне подошел Андрей и притянув меня за бедра к себе ласково обнял за талию, от чего я прямо подскочила, не ожидая от него такого жеста.

− Расслабься, Оля, − целуя меня в плечо тихо проговорил мужчина.

− Да что расслабься! Я так привыкнуть могу к таком обращению, в Москве отвыкать придется, − уже изрядно захмелевшая прошептала я, целуя его в щеку.

− Отвыкать не обязательно,− спустя минуту молчания проговорил Андрей, глядя мне в глаза, и я напряглась от такого ответа.

− Андрей Владимирович, вы ухаживать за мной хотите, что ли? – удивленно спросила я.

− А почему бы и нет? Если ты не против, − сказал мужчина прислонившись своим лбом к моему.

− Я? Не знаю. Мы же с вами. Даже не знаю.

− Чего на «вы» перешла сразу? – с усмешкой спросил Андрей.

− Не знаю, − неуверенно сказала я.

− Оль, ты нравишься мне очень.