мая, он попросил выехать из виллы Мэри Джейн Голд, чтобы не компрометировать организацию. А ради ее же безопасности и во избежание дальнейших неприятностей рекомендовал даже покинуть Францию. Скрепя сердце, принял он это решение, но имел достаточно оснований. Ее дружба с сомнительными личностями давно привлекала внимание полиции, усомнившейся в «чистоте» финансовых операций Центра. Ее вызвали на допрос. Незадолго до этого девушка в очередной раз решила оказать финансовую помощь Центру, в связи с чем послала уведомление юристу в США и тот перевел деньги на имя Курилло. Фрай проинструктировал девушку, как вести себя на допросе. В участке Мэри Джейн все отрицала, но призналась, что деньги у нее водятся. Отвечала она туманно и загадочно, время от времени краснея. Допрашивающий полицейский чин пришел к твердому убеждению: источником дохода молодой женщины служила проституция.

К великому удивлению Мэри Джейн, Фрай подтвердил, что на нее заведено досье по разделу aux moeurs — нравственности (»высокая блондинка с маленькой черной собакой»).

Мэри Джейн вняла совету и в конце июня выехала в Америку, нагруженная, по ее словам, «секретными донесениями, засунутыми сначала в презервативы, а затем в тюбики с зубной пастой и кремом для лица». Послания предназначались для членов испанской подпольной сети в Мадриде и мистера Дарлинга из британской разведки. Впоследствии Фрай писал Данни: «Если бы мы с самого начала активней привлекали Мэри Джейн к нашей работе, она не связалась бы с «темными» личностями и дала бы нам денег куда больше».

Вилла, однако, пустовала недолго и вскоре стала местом очередной интриги, за развитием которой с интересом наблюдали ее постояльцы.

Инициаторами события стали богатая наследница, американка Пегги Гуггенхайм и художник Макс Эрнст, поселившийся в Эр Бель.

Эрнст родился в Брюле, около Кёльна, Германия, в 1891 году. Хотя он учился в университете (изучая философию), но не закончил, переключившись на самостоятельное изучение живописи. После Первой мировой войны, в которой он принимал участие, Эрнст вернулся к искусству; в разное время примыкал то к экспрессионистам, то к дадаистам, постоянно экспериментируя. Ему приписывают изобретение техники фроттажа и гратажа.

Белокурый красавец пользовался невероятным успехом у женщин и был несколько раз женат.

В 1918 он в очередной раз связал себя узами брака с Луизой Страус (Строе), искусствоведом по профессии. Бурные отношения оказались недолговечными и прервались после рождения сына Ульриха. Эрнст переехал во Францию, сдружился с Полем Элюаром и одно время вместе с Полем и его женой Галой Дьяконовой жили menage a trois. Затем в его сети попалась 17-летняя Мари-Берта Оренш, вышедшая за него замуж в 1927 году вопреки воле высокопоставленного отца. Брак дал Максу Эрнсту возможность оформить легальное проживание во Франции. На сей раз лихого сердцееда хватило на 10 лет. Встретив красавицу (и художницу) Леонору Каррингтон в 1937 году, он, не оформив развода, поселился с ней в небольшом французском местечке Сен-Мартин-д‘Ардеш

Там-то зимой 38/ 39 годов произошла первая встреча художника с Пегги Гуггенхайм.

Маргарита «Пегги» Гуггенхайм, племянница знаменитого Соломона Гуггенхайма, создавшего фонд помощи искусству, в то время 40-летняя женщина, проводила предвоенные годы в Европе, приобретая картины европейских художников для своей будущей коллекции. Среди других, посетила она и студию Эрнста. Вот ее впечатления от первой встречи:

Я хорошо знала работы Эрнста и действительно хотела приобрести его картины… Эрнст славился своей красотой, очарованием, и успехом у женщин, не говоря уже о широкой известности своими картинами и коллажами. Он и в самом деле был красив, несмотря на возраст (около 50-ти): большие голубые глаза, шапка белокурых волос и изящный нос, напоминающий клюв птицы. Он смотрелся как совершенная статуя. А у его ног восседала возлюбленная Леонора, его ученица.

Макс, как видим, произвел весьма благоприятное впечатление на Пегги, но ее капризная женская натура проявилась самым естественным образом: вместо картин Эрнста, она купила картину Леоноры Лошади Лорда Кендлстик.

Как своеобразно выразилась Жаклин Уэлд, биограф Пегги,

«Флиртуя со всяким встретившимся на ее пути, она занялась сексом параллельно с созданием своей галереи. Она преследовала мужчин, даже не представлявших для нее никакого интереса, едва зная их. <…>. Частые сексуальные связи позволяли Пегги почувствовать себя соблазнительной, желаемой, вожделенной».

Макс Эрнст стал ее очередным любовным увлечением, но произошло это только несколько лет спустя, уже в Эр Бель.

В начале войны Макса интернируют несколько раз как немецкого подданного, но выпускают (декабрь 1940). Один раз помог Поль Элюар, в другой – брачное свидетельство: официально он все еще был женат на француженке. Фигурируя в числе представителей «дегенеративного искусства», он справедливо полагал, что угроза преследования достаточно велика. Эрнст появляется в Марселе[53], надеясь найти способ выбраться из Франции. Частично он уже об этом позаботился заранее, отправив сыну в Нью-Йорк весточку из лагеря Ле Миль с просьбой о помощи:

Мой дорогой Джимми[54],

Спасибо за твое письмо. Меня содержат здесь. Ты можешь мне помочь [освободиться], если воспользуешься своими замечательными связями. Предприми что-нибудь. Попроси важных людей.

Обнимаю,

Твой отец Макс.

П.С. Пишу открыткой, поскольку письма в конвертах запрещены

Джимми незадолго до начала войны, самостоятельно, в 18-ти летнем возрасте, эмигрировал в Америку. В ту пору он работал в Музее Современного искусства у самого Альфреда Барра. В своих воспоминаниях Джимми с трогающими душу подробностями рассказывает, как пытался спасти родителей. По его просьбе Барр немедленно сообщил в Комитет имя Макса Эрнста. На отца-художника оформили и отправили официальные бумаги. Но мать, Амалию-Луизу, не включили – то ли она, по мнению Комитета, не являлась важной «персоной», то ли принимался во внимание давний развод родителей Джимми. Еще одна человеческая трагедия. Джимми надеялся, что брак родителей, заключенный в Германии, не будет признан легальным в католической Франции, и потому родители смогут зарегистрировать брак вновь. Тогда и мать, как жена Эрнста, будет иметь право на въезд в США. Вся надежда была на Вариана Фрая.

Но в Марселе разворачивалась драма. Вариан, находясь под постоянным прессом консульства, задумал уговорить Пегги заменить его в качестве директора Центра. Расчет был прост: деловая женщина, да еще с неограниченными финансовыми возможностями, смогла бы спасти многих. Например, художника Виктора Браунера (все еще числившегося ее любовником), румынского еврея, тщетно дожидавшегося решения своей судьбы – квота на визы в США для румын была исчерпана. Но «деловая» женщина поступила, как и положено таковой: обратилась за советом в Консульство. А там ей порекомендовали держаться подальше и от Фрая и от его деяний. И Пегги