молодые люди, Шагал поддался революционному ветру, занялся делами Народной Школы Искусств в Витебске, но постепенно его пыл угас. Он стал подумывать о возвращении в Париж, откликаясь на призывы друзей. Неудача с попыткой получить заказ на оформление декораций в Московском театре Габима (работу отдали Натану Альтману) поставила точку в его сомнениях.

Узнав об интересе к своим работам со стороны французских артдилеров, Шагал, остановившись на некоторое время в Берлине, отправился в августе 1923 года в Париж. К концу 30-х годов он стал широко известным и вполне благополучным художником. Его профессиональное мастерство развивалось во многих направлениях – картины, декорации к театральным постановкам, иллюстрации к книгам, витражи и пр. оставили заметный след в искусстве. Известен он был, разумеется, и нацистам. Нацистские власти отобрали 4 картины Шагала для печально известной мюнхенской выставки «дегенеративного» искусства.

Перед самой войной Шагал купил дом в городке Горд, в провинции Прованс, неподалеку от Авиньона и перевез туда семью, имущество и работы. Находился Горд недалеко от уже упоминавшегося лагеря Ле Миль. Даже несмотря на близость этого мрачного заведения, несмотря на то, что многие его работы были преданы в Германии анафеме, Шагал оставался безучастным к происходящему. Он рисовал, хотя теперь у него никто ничего не покупал. Казалось, покой в Горде было единственным, что заботило художника. Но к осени закрались мысли о переезде.

В сентябре дочь Шагала написала от имени отца несколько писем в Нью-Йорк. В письмах (страх уже овладевал семьей) содержался намек на желание покинуть Францию. Письма попали к Альфреду Барру, он их передал в ЧКС. К сбору денег для семьи Шагала подключился фонд оказания помощи еврейским писателям-беженцам. Вскоре все документы и финансовые обязательства передали в Государственный департамент для предоставления визы.

Фрай не догадывался о шагах, предпринятых в Нью-Йорке, и, сознавая срочность ситуации, пытался оформить нужные бумаги на месте, в Марселе.

В конце декабря 1940 года Вариан привез Шагала к Бингэму, где они обсудили план выезда. Но тот все еще колебался.

8-го марта 1941 Фрай и Бингэм посетили Горд. Вот запись Вариана в дневнике:

Провели выходные с семьей Шагала в Горде. Поехал туда с Гарри Бингэмом. В субботу утром. <…>. Горд – очаровательный, старый, износившийся городок на краю обширной и мирной долины. Раньше здесь шили обувь, но когда ее изготовление перевели на машинное производство, старинное ручное мастерство кануло в прошлое и ныне городок лежит в развалинах. Дом Шагалов – единственный, уцелевший в округе. Понимаю, почему они не хотят уезжать – завораживающее место. Шагал – приятный ребенок, тщеславный и простой; любит говорить о своих картинах и разгуливает по дому в измятых старых штанах и темно-голубой рубашке. Его «студия» состоит из большого кухонного стола, нескольких ужасных кресел, дешевой ширмы, печки, двух мольбертов и картин. Никакого шика, как у Матисса. Шагал беспрерывно интересуется, есть ли в Америке коровы.[58] Но он уже начинает собираться. Говорит, что после того, как они выедут, я смогу воспользоваться его домом для укрытия беженцев. Хорошее, удаленное место.

В апреле Шагалы перебрались в Марсель и остановились в отеле Модерн в ожидании документов и билетов на пароход в Португалии. И тут художника настигла реальность – угодил в облаву на евреев и оказался в тюрьме. Оттуда он позвонил Фраю. Что мог тот предпринять? Ведь облава проводилась по распоряжению правительства. Вариан рискнул. Выпив для храбрости, он связался с полицейским управлением и, приняв начальственный тон, стал угрожать полицейскому всеми мыслимыми и немыслимыми неприятностями, если сейчас же не освободят всемирно известного художника. «Если – пригрозил Вариан – Шагала не выпустят, я лично и неотложно сообщу в Нью-Йорк об аресте художника, новость станет известна всему миру, правительство Виши будет скомпрометировано, а вас, по всей вероятности, ожидает суровое наказание». Сбитый с толку полицейский обещал разобраться и спустя полчаса позвонила Берта Шагал – муж уже вернулся в отель.

Данни, присутствовавший при разговоре, одобрительно похлопал Вариана по плечу: «Именно так и надо разговаривать с ними, босс!». Фрай признал похвалу с улыбкой. Но затем улыбка сползла с его лица и ее заменила обычная маска бесстрастного выражения. Он снял свои очки в роговой оправе и прошептал себе под нос: «Нет, мы обязаны спасти их всех. Почему только величайшего в мире художника?»

Седьмого мая Белла и Шагал скрытно пересекли границу с Испанией, прибыв 11 мая в Лиссабон, а 21 июня 1941 – в США.

Один из известнейших скульпторов-кубистов 20 века Жак (Хаим Яков) Липшиц родился в небольшом литовском городке Друскеники 22 августа 1891 года.

С детских лет он вечно возился с глиной, вылепливая всякие фигурки. Интерес к скульптуре с годами не только не увял, но приобрел черты твердого профессионального увлечения и в 1909 году с благословления матери он отправился в Париж. Там, проучившись некоторое время в Школе Изящных искусств, он вошел в круг молодых художников, включавший Модильяни, Диего Риверу, Пабло Пикассо, Хуана Гриса, Корбюзье и др. Со многими из них его связывали крепкие дружеские отношения. Модильяни даже нарисовал картину Скульптор Жак Липшиц и его жена Берта Липшиц. Несколько лет Жак провел в Испании, воспользовавшись гостеприимством Хуана Гриза.

Липшиц прошел через столь обычные для большинства начинающих художников тяготы, пока удача не пришла к нему благодаря участию в нескольких выставках. В 1922 году известный американский коллекционер Альберт Барнс приобрел 5 работ скульптора. Липшиц стал регулярно выставляться и получать заказы, хотя временами с деньгами бывало туго.

В 30-х годах 20-го века его карьера расцвела. В 1936 году по просьбе устроителей он украсил всемирную парижскую выставку скульптурой Прометей, принесшей ему золотую медаль.

С тревогой наблюдал скульптор за ситуацией в Германии. Но в течение некоторого времени он полагал, как и многие из его соотечественников-французов еврейского происхождения, что нацистская угроза их не коснется. Франция обитала в каждой клеточке его тела, в каждом уголке души. Франция, верил он, его не оставит, а он не оставит Францию. Но к 1938 году страна резко поменяла свой цвет, в нем появились коричневые тона. Фашиствующие правые стали агрессивно нападать на деятелей культуры еврейского происхождения. Газета Матэн первой атаковала скульптора, приобретшего к тому времени широкую известность. А весной 1938 года его детище, его гордость – скульптуру Прометей – убрали и разрезали на куски.

Поражение под Дюнкерком лишило Липшица покоя. Он отправился к знакомому доктору и выпросил таблетки цианистого калия. Половину отдал жене. Теперь