Неспроста Серж описал позднее корабль как «концентрационный лагерь в море».

Оставил свои заметки о путешествии и Бретон. Через несколько дней после отплытия голодные люди, узнав, что на борту имеются несколько быков для будущей продажи на острове, заставили капитана зарезать скот, лишив его тем самым предполагаемого дохода.

Предоставленные сами себе путешественники образовывали различные группы на основе национальной принадлежности или политической ориентации. И делалось это не только для общения и времяпровождения, но и для противостояния случаям грабежа и насилия.

Да и само прибытие (в конце апреля) не принесло существенного облегчения. Радостное ожидание сменилось разочарованием. На борт поднялись вооруженные таможенники, обращавшиеся с прибывшими как с преступниками, отбросами, от которых метрополия пожелала избавиться. Большинство подверглось унизительным допросам и на многих одновременно с документами пришло и досье от полиции. Один из пассажиров, Леви-Строс вспоминал: «Тех, кто не были французами, именовали «врагами». Французов же обвиняли в трусости и предательстве». Самому Леви-Стросу, по свидетельству Бретона, заявили: «Нет, вы – не француз, вы – еврей, а так называемые французские евреи для нас хуже, чем иностранные». Чешскому журналисту-фотографу бросили в лицо: «Замечательная профессия! С твоей войной отныне все кончено. И на попытку высказать свою лояльность Франции, получил ответ: «В тюрьму. Вы на Мартинике, где все дозволено». С Бретоном поступили мягче. Офицер прочел: «Писатель. Предположительно приглашен читать лекции и публиковать книги по искусству». И немедленно отреагировал: «Выпендриваться в Америке?! Француз? Отпустить, но вести тайное наблюдение».

В этой провишистской колонии евреи и антифашисты стали виновными в разгроме Франции.

Всех пассажиров поместили в бывший лепрозорий, превращенный в лагерь для интернирования. Вдобавок от них потребовали плату за пребывание. В лагере не соблюдались элементарные нормы человеческого существования: не хватало воды, пища, за которую взимали 25 франков в день, была несъедобна, а условия для сна заставляли вспоминать корабельные как идеальные. Для полной картины следует добавить ежедневные переклички, ограниченные маршруты передвижения.

Обоих Бретона и Сержа допрашивали неоднократно и с пристрастием; очевидно, на них пришло специальное досье от полиции.

В мае оба покинули Мартинику и в конце месяца пришвартовались в порту Сиудад Трухильо (прежнее название Санто-Доминго).

Через неделю после отплытия Бретона Фрай отправил на свободу очередную партию беженцев, и среди них Андре Массона.

Каким бы отчаянным путешествие через Мартинику/Касабланку не было, оно послужило страждущим свободы единственным, а потому приемлемым выходом. Для Фрая и его команды то была невероятная удача: отправить одним махом такое количество эмигрантов. Несомненно, он предпочитал этот путь вместо подпольных, нередко одиночных переходов через несколько границ. И без устали торопил Нью-Йорк с выдачей виз

По данным историков, с начала 1941 года вплоть до конца весны удалось совершить около 6–7 рейсов на остров Мартинику и спасти примерно три тысячи человек. Затем этот проект закрыли вследствие противодействия Министерства по делам колоний и колониальных властей Карибских островов.

Обнаружив, что подавляющее число прибывших оказались немецкими евреями и антифашистами, правители Антильских островов – Мартиники, Гваделупы и Французской Гвианы выразили решительный протест. При этом ссылались на недовольство в США появлением такого количества немцев у своих берегов (евреев или неевреев, кто их различит). Возможно, власти Антильских островов опасались военного вмешательства американцев.[52]

6 мая ушел с очередным рейсом корабль Виннипег, увозивший 750 пассажиров и среди них 9 посланцев Фрая – все политические эмигранты. Один из них, антифашист, протестант Эрхардт Конопка оставил подробный отчет об этом плавании. Он указал, что вместе с ним находилось около 300 австрийских и германских эмигрантов. Плавание было ужасным. Грузовой корабль предназначался для размещения лишь 65 человек. Люди спали в жару на палубе, отсутствие минимальных санитарных условий и испорченная пища привели к отравлению десятков пассажиров. Пронацистски настроенные французы (около 40 французских солдат и 30 офицеров военно-морского флота), включая команду корабля, беспрерывно терроризировали путешественников разговорами о новом концлагере на Мартинике и т. п.

На остановке в Касабланке Конопка слышал разговоры о том, что город переполнен переодетыми немецкими солдатами.

Другой пассажир, юрист Герман Торн, в интервью корреспонденту газеты Геральд Трибюн заявил по прибытию в Нью-Йорк, что на Мартинику прибывает больше прогермански настроенных французов, чем немецких агентов.

Неудивительно, что когда вечером 26 мая 1941 Королевские военно-морские силы Голландии, по согласованию с американским и английским флотами, перехватили Виннипег, большинство пассажиров-эмигрантов почувствовало явное облегчение. На следующий день корабль отбуксировали в Порт-оф-Спейн, остров Тринидад. Всех политических погрузили на грузовики и перевезли в охраняемый лагерь.

Такая же судьба постигла и другие корабли. Последним оказался рейс парохода Вайоминг 10 мая.

21 апреля Фрай с полным удовлетворением смог отрапортовать Альфреду Барру телеграммой следующего содержания:

ВАШЕ ПИСЬМО МАРТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО

БРЕТОНЫ МАССОНЫ ПО ДОРОГЕ МАРТИНИКУ ЭРНСТ ШАГАЛ ОТПРАВЛЯЮТСЯ БЕЗ ЗАДЕРЖКИ АРПЫ ВСКОРЕ КАК ПОЛУЧИМ ВИЗЫ КАНДИНСКИЕ НЕ РАНЕЕ АВГУСТА ТОЧКА ЭЛЕОНОРА ПРАВА О ЛУ ЭРНСТ НЕ МОЖЕТ СТАТЬ ЖЕНОЙ МАКСА ТОЧКА СОГЛАСНО БРЕТОНУ ЭЛЮАРЫ ЗАДЕРЖАНЫ НЕ ЖЕЛАЮТ ПОКИДАТЬ.

Понимать это надо было так. Семьи Бретона и Массона по дороге на Мартинику, Кандинские и Элюары остаются в Париже, а художник Арп с семьей ждет визы. Макс Эрнст и Шагал – на очереди, но проблема с женой Эрнста остается нерешенной.

Последние из могикан: Шагал, Эрнст, Липшиц

Отъезд экспрессионистов заметным образом изменил жизнь Фрая. Опустела вилла с ее пикниками, веселыми сборищами, беседами и даже интригами – отсутствовал главный зачинщик Андре Бретон. Вариан очень привязался к Бретону за несколько месяцев знакомства и почувствовал себя особенно одиноким. Будь рядом Эйлин, все могло бы обернуться по-другому. Но так сложились обстоятельства, что неопределенность сроков его пребывания во Франции, как и абсолютная, всепоглощающая занятость отодвинули возможность приезда жены. Если довериться письмам, то Фрай постоянно скучал по жене. Вот отрывки из них: «Ты могла бы присоединиться ко мне, и мы провели бы удивительную зиму» (осень 1940), «Думаю о тебе каждодневно по нескольку раз» (октябрь 1940), «Я очень хотел бы заполучить тебя обратно в мою постель, поскольку, несмотря на все подозрения, всегда сплю один и мне это не нравится» (май 1941) и т. п. Никаких свидетельств о сколько-нибудь серьезных любовных увлечениях Вариана в Марселе не имеется. Но одинокий 33-х летний молодой человек не мог, по мнению и выражению Мэри Джейн, не «выстреливать время от времени».

Фрай вернулся на виллу, заняв свою прежнюю комнату.

В то же время, примерно в конце