Шрифт:
Закладка:
– В обморок только не падай. Это в любом случае не то, что ты подумала. Человеческая кожа не так выглядит, даже выделанная. – На самом деле я понятия не имел, как выглядит содранная человеческая кожа, и минут пять крутил в голове вариант: кто-то попросту нашел среди неопознанных тел в морге покойника с похожей татуировкой и снял с него кожу. – В общем, телефон я забираю.
Я упаковал его в целлофановый пакет, сунул во внутренний карман куртки и поднялся. Вера что-то негромко сказала.
– Что? – Я склонился к ней, повернувшись здоровым ухом. Для равновесия уперся одной рукой в спинку скамейки, но так далеко от нее, что мне самому стало неудобно. – Что говоришь?
– Я теперь насовсем стану Зимней Девой? – повторила Вера.
Я хмыкнул. Холод, что исходил от нее, буквально вопил: она уже ею стала. Но сказать об этом у меня язык не поворачивался.
– Никто не становится Девой насовсем.
– Значит, я смогу передать силу?
– Конечно.
– Когда? – Вера подняла на меня свои пытливые глаза. – Когда я смогу ее передать?
В голосе ее появилась требовательность, которую я помнил у Хельги. В облик тоже просочилось что-то от нее – строгое, потустороннее и неласковое. С нашей последней встречи Вера еще больше похудела, скулы заострились, щеки впали. Как есть Ледяная Смерть.
– Ты знаешь? – спросила она, и я понял, что уже с минуту разглядываю ее.
– Узнаю. Держи. – Я протянул ей старую Ванькину нокию и выпрямился. – Побудь пока у мамы. А я позвоню, как что-то выясню. Лады?
Вера с усилием кивнула.
* * *
Вера
Маме я сказала, что квартиру на кладбище затопило. Вроде бы она поверила. Видно, я так убито выглядела, что обошлось без нотаций. После нашего последнего разговора ехать к ней было не самым удачным решением, но я так испугалась, что просто послушалась, когда Антон велел садиться в такси.
Уже по дороге в город мне пришло в голову, что были и другие варианты. Я могла бы, наверное, напроситься к Лёше – он ведь так и не узнал, что я подслушала его разговор с Юлей. Могла – теоретически – напроситься к Аскольду. Но эту мысль я решительно отмела. Хватит и того, что я его поцеловала.
А еще можно было снять номер в гостинице, благо у меня снова появились деньги… Но об этом я подумала уже у подъезда маминого дома.
В итоге я стояла посреди своей прежней комнаты, разглядывая стол со стопками тетрадей, оставшихся от подготовки к ЕГЭ, и пыталась вспомнить, что собиралась только что сделать. Лечь спать же, верно? Или принести себе стакан воды?..
С той стороны двери послышалось шуршание. Я чуть приоткрыла ее, впуская Наума. Старый кот вальяжно прошествовал внутрь и требовательно мяукнул.
Я опустилась на корточки, протягивая ему руку.
– Как ты, скряга?
Наум развалился на спине, подставив мне махровое пузо. Весь его вид сообщал, что дела у него идут лучше некуда, а холопы и личные рабы, так уж и быть, могут проявить свое восхищение. Даже если среди них – существо, которому под силу остановить чье-то сердце.
Я отдернула руку.
– Умм? – вопросительно мяукнул кот, скосив на меня желтый глаз.
– Нет, – пробормотала я под нос. Даже головой покачала, усилием воли заставляя себя вернуть руку на свалявшуюся рыжую шерсть. Я не причиню ему вреда.
– Умм, – раздраженно отозвался Наум и отпихнул мою руку лапой.
Два раза подряд он гладить себя не позволял.
Я поднялась с корточек и оглянулась на разложенную постель. Усталость разламывала тело. Кислотно-зеленая нокия на столе поминутно загоралась новыми уведомлениями. Надо будет спросить у Аскольда, как прекратить этот поток заказов, а то работы набралось уже на три недели вперед. Сил хватило, только чтобы подумать: «Надо написать ему». Переодевшись в первую ночную рубашку, что нашлась в шкафу, я рухнула в холодную постель и провалилась в черный каменный сон.
Мне снился Лестер. Он растягивал в пальцах прозрачную на свет кожу с татуировкой и противно хихикал, поглядывая на меня поверх четко отрезанной кромки.
– Ты задница, Лестер, – сообщила я.
Он расплылся в издевательской улыбочке.
– А ты дурочка, моя радость.
Во сне я знала, что нам никогда уже не перекинуться колкостями, но все равно спросила:
– Что мне делать?
Лестер, утопающий в белоснежном кресле, больше похожем на трон, закинул ногу на ногу и обнял острое колено длинными кистями рук.
– Как что? Получать удовольствие, конечно! По-моему, сейчас самое время. Пора бы уже принять то, что есть.
– А что есть? – растерянно спросила я.
– Ты все сама знаешь, – загадочно ответил он и растаял в воздухе.
В ушах еще долго звучал его шелестящий смех.
* * *
Антон
На следующий день я поехал в гости к Петровичу. Дома у него было что-то вроде полевого госпиталя. На гражданке к нему ехали с огнестрелом, который нельзя было регистрировать в больнице, и с ножевыми, которые нужно было зашить без лишнего шума. К нему два года назад я отвез Веру, строго наказав работать ювелирно.
Я сидел в той комнате, которую сам Петрович называл операционной. Кроме кушетки с ремнями, мебели тут было мало: пара белых шкафчиков и диван для тех, кто оставался на ночь с раненым. Облокотившись на кушетку, Петрович вертел в руках злосчастный телефон.
– А напомни вопрос, Антоша, – попросил он, не поднимая головы. – Когда ее сняли?
– Нет. Что это за хрень.
Я стоял так, чтобы дневной свет из единственного окна падал ровно на вытатуированные драконьи чешуйки, и с каждой секундой все больше верил в то, во что верить не хотелось.
– Ну что-что. – Петрович со вздохом отложил телефон экраном вниз. – Кожа. Отлично сделана, кстати. С татушечкой даже, смотри. В стиле фрау Кох.
– Фрау кого?
– Кох, – меланхолично уточнил Петрович. – Ильза Кох. Слыхал о такой?
– Бухенвальдская ведьма. – Я снова нагнулся над телефоном. – Ты реально считаешь, что это человеческая? Не свиная?
– Могла бы быть свиная, – задумчиво ответил Петрович. – Но погляди: шлифанули хорошенько, конечно, а волосяные луковицы все равно видны. У животных маленько другие… Хорошая работа.
Я склонился так низко, что различил еле видимые отверстия на гладкой восковой поверхности. Вот ведь.
– Тот, с кого сняли, был жив?
Петрович принюхался.
– А кто ж его знает. Будем надеяться, что нет. Кожу-то снять не проблема, можно и под анестезией, зато потом никакой анестезии не напасешься… Вот затейник, а? – Он добродушно усмехнулся,
