– Я вообще не могу использовать магию! – рявкнула я.

Лицо Имоджен стало белее мела. При виде ее шока я испытала престранное удовольствие.

– Что?!

Гнев кружил голову и затягивал. Хотелось обвинить Имоджен во всем. Использовать свою боль как оружие против нее.

– Так и есть, – ответила я. – Твоя дочь никогда не станет ведьмой, потому что отдала свою магическую силу.

Имоджен поднесла руку ко лбу, словно сама мысль о подобном причиняла ей боль.

– Ты отдала ее? Кому?!

– Ты не выдашь мне свои секреты. Вот и я от тебя утаю имя.

Ведьма категорично покачала головой:

– Нет, нет, мне неинтересно, кто это. – Она отвернулась и провела рукой по своим кудрям. – Когда ты была маленькой, я благословила твою магию, чтобы та росла сильной, как сорная трава.

Как сорная трава. Все теории Ксавье обо мне – о том, что моя магия необычная, непокорная, слишком могущественная, – оказались верны.

– Ты прокляла меня?

– Нет, благословила.

Для благословения требовались намерение, мощь и, самое важное, любовь. Это пугало меня и сбивало с толку, но не так сильно, как страх в глазах матери.

Линия роста волос Имоджен заблестела от пота.

– Послушай, я благословила твою магию таким образом: если кто-то отнимет ее у тебя, она станет настолько дикой, что убьет нового владельца.

У меня душа ушла в пятки. Чтобы не упасть, я схватилась за полку.

– Что?!

– Я поступила так, чтобы тебя защитить, – ответила Имоджен негромко и спокойно, словно усмиряя дикую лошадь.

В тот момент я и чувствовала себя дикой лошадью. Шагнула к Имоджен и, пригвоздив ее взглядом, схватила за перед блузки.

– Ты должна это остановить, – прошипела я.

Глаза Имоджен стали такими круглыми, что я увидела ее радужки целиком. Заметно дрожа, она подняла вверх руки:

– Я ничего не могу поделать. Если захвативший твою магию погиб, можешь принести его или ее ко мне…

– Он не погиб, – перебила я. Подобное казалось бессмыслицей, непостижимым уравнением, фантазией о несуществующем цвете. Ксавье Морвин не погиб. – Создай мне портал, – потребовала я. Чем больше говорила, тем труднее становилось дышать. Грудь вваливалась. Окружающий мир сжимался. Сердце стучало так быстро, что аж гул слышался. – Я опишу тебе его дом.

Имоджен кивнула, но подняла палец:

– Ради твоей и моей безопасности я должна наложить на тебя умалчивающее заклинание. Ты не сможешь рассказать ни обо мне, ни об этой лавке, ни о чем-то услышанном сегодня, какими бы чарами ни обрабатывал тебя Совет.

На миг я подумала о жертвах «эйфории», потом попрощалась со всеми надеждами на мщение. Жизнь Ксавье была в опасности.

– Накладывай, – проговорила я и опустила еще дрожащие руки по швам. По моим щекам катились слезы и пот. Каждая секунда причиняла боль. Ксавье умирал? Он уже умер? Что натворила моя жестокая магия?

Имоджен прижала мне к губам два пальца и прочитала непонятное заклинание шепотом, от которого затуманило мысли и заложило уши. Когда она закончила, когда с ее губ слетел последний слог, рот мне жгло, словно мать засунула в него горячую кочергу. Я охнула, коснулась пальцами языка, но когда достала их, то крови не увидела.

– Ну вот, – проговорила Имоджен, взяла меня под руку и легонько подтолкнула к двери, высокой, тонкой, черной, как ночь. – А теперь опиши мне его дом.

Имоджен коснулась ладонью медной дверной ручки, украшенной затейливой резьбой в виде побегов.

Закрыв глаза, я стала вспоминать. Радостное волнение, с которым прыгала на крыльце, дожидаясь, когда мадам Морвин откроет дверь и позволит мне поиграть с ее детьми. Соленый запах альбиланской тортильи на кухне, смешанный с тяжелыми цветочными ароматами снадобий.

– Открыв дверь, ты увидишь натертые полы, темно-коричневые, как шоколад. Обои светло-зеленые, с ирисами.

– Хорошо, – тихо сказала Имоджен, – продолжай.

– По обеим сторонам от двери чугунные лампы, а слева круглый стол и два маленьких стула, как в закусочной.

Вспомнилось, как мы вместе пили чай. Как я кричала на Ксавье. Разрази меня гром, неужели та ссора станет нашим последним разговором?!

– Напротив разделочный стол из красного дерева с каменной столешницей. Вокруг шкафчики, под потолком кастрюли и сковороды, на стенах сушатся растения. Один буфет белый, другие – из темного дерева. Пахнет чаем и цветами. Там… там очень мирно.

Что-то негромко щелкнуло, потом резко заскрипело. Открыв глаза, я увидела, как Имоджен распахивает дверь. За ней находилась лавка Ксавье, пустая и темная.

Мне было страшно сдвинуться с места.

– Будь осторожна, Клара! – тихо велела Имоджен. – Не делай так, чтобы мой ковен увидел в тебе угрозу. Люди всегда смотрят и следят.

Сейчас мне ничего угрожать не могло. В голове крутилась только одна мысль, она гимном раздавалась в сердце, отчаянная и настойчивая: «Спаси его, спаси его, спаси его».

Я переступила порог и не оглянулась.

20

Дверь захлопнулась у меня за спиной, лишив единственного пути обратно к матери. Только я из-за этого не переживала – уже неслась через залитую солнцем прихожую. Вытянув шею, я крикнула хриплым прерывистым голосом:

– Ксавье!

Глянула на спинку дивана в гостиной, за прилавок в лавке, а когда метнулась в следующий коридор, воображение стало терзать меня образами, которых я больше всего боялась. Тело Ксавье, холодное и неподвижное; он задушен моей магией или подавился цветами.

Слыша шум своего дыхания, я обыскала первый этаж. В гостевой было пусто, если не считать бинтов и небольшой кровати на случай, если пациенту захочется прилечь.

Стуча сапогами по каменным ступеням, я понеслась на второй этаж.

– Ксавье! – кричала я. – Ксавье, пожалуйста, отзовись, ты там?!

Одну за другой я распахивала комнаты.

Дверь в библиотеку оказалась приоткрыта. Забежав внутрь, я громко позвала Ксавье, но его не оказалось и там.

Один из стульев чуть сдвинули с места. На столе лежала маленькая, с мой указательный палец, веточка тысячелистника. Красные цветы были красивыми, но чуть влажными.

«Тысячелистник для любви. Для исцеления. Для смелости».

Пока я смотрела на тысячелистник, вокруг запахло дымом. Нахмурившись, я обернулась – над плюшевым ковром и впрямь поднималось белое облако. Пламени не возникло – только призрачная фигура женщины, медленно приобретавшая четкие очертания. Мадам Бен Аммар выступила из тумана, держа в руках какой-то шарм – листья и веревку вокруг предмета, похожего на мою расческу. Как и шарм, с помощью которого я разыскала мать, этот тоже растворился в клубе дыма.

– Клара?

Я оббежала вокруг стола, изумленно глядя на нее.

– Мадам! Как вы здесь оказались? И вы… вы видели Ксавье? Знаете, жив он или нет?

Ведьма потянулась ко мне и спрятала мои ладони в свои. За две недели я почти забыла, каково это – держать человека за руки, не боясь причинить ему боль. Но моя магия до сих пор действовала и вредила другим.

– Мастер Морвин жив, – ответила мадам Бен Аммар. – Хотя и нездоров. Он явился к нам, бушуя и твердя, что у него твоя магия… – Ведьма посмотрела на наши ладони и прищурилась. – Таковым было условие вашей клятвы?

Я не могла ответить, даже думать не могла. Голова шла кругом, рисуя мне образы тела Ксавье, изувеченного и искалеченного моей силой. Вихрь своих тревог я подавила: мне требовались факты, а не фантазии.

– В каком смысле он «нездоров»?

– Клара. – Голос ведьмы звучал твердо, но печально. Она перехватила мой взгляд. – Ты отдала ему свою магию?

– Да. – По щекам потекли слезы. – Это было условием клятвы, но, пожалуйста, я… я боюсь, что моя сила убьет Ксавье…

– Вот и мы боимся. – Мадам Бен Аммар подняла палец. – Когда эта история закончится, тебе придется объясниться с Советом. Отдать свою магию, да еще человеку, которого, на минутку, считают преступником… Такое поведение Совет не одобряет…

– Мне все равно, – прошептала я. – Пожалуйста, пожалуйста, только позвольте мне его увидеть!

Мадам Бен Аммар кивнула и повела меня к двери в коридор. Закрыла