– Все в порядке, Ант. Хорошие были времена!

Мы играем в карты, говорим о слабом здоровье его отца, горькой обиде его матери из-за того, что мечты об их жизни на пенсии сменились медленной одинокой рутиной инсульта и сосудистой деменции.

Зато обсуждать что-либо, связанное с остановкой моего сердца, запрещено. Мое условие.

Я слишком устал, чтобы бороться. Они приводят частного терапевта, чтобы он прописал что-нибудь от тошноты, однако бо́льшую часть времени мы в квартире втроем, и один жаркий день сменяется другим. Я не знаю, что Керри сказала Тиму, чтобы объяснить свое отсутствие, хотя, возможно, он слишком напуган, чтобы задавать вопросы. Она все еще злится на нас обоих за то, что мы испортили ей жизнь.

– Почему ты помогаешь мне, Керри?

Идет четвертый день – меня уже не трясет, и я жду галлюцинаций, – когда я, наконец, задаю ей прямой вопрос. Кажется, она взвешивает, стоит ли отвечать, поэтому я продолжаю говорить:

– Я разрушил твою жизнь. Ты сама так сказала. Ты хочешь быть причислена к лику святых?

– Канонизация, – произносит она. – Когда тебя причисляют к лику святых, это называется канонизацией.

– Спасибо. В списке вещей, которые мне необходимо в себе исправить, улучшение словарного запаса должно стоять на первом месте.

Она не может сдержаться, и на ее губах появляется улыбка.

– Так-так, ты произнес целое предложение! Нечто отличающееся от кряхтения и стонов. Значит ли, что ты чувствуешь себя лучше?

– На данный момент да.

– Голоден? Могу попросить Анта приготовить тебе все, что захочешь.

Чего я действительно хочу, так это чтобы она поговорила со мной, но предложение выбрать еду кажется довольно большим шагом вперед.

– Я не знаю, что мне может сейчас понравиться…

– Как насчет яичницы-болтуньи на тосте? – предлагает она. – Мама всегда готовила ее мне, когда я плохо себя чувствовала.

– Звучит заманчиво, – к моему удивлению, так оно и есть. Я даже не люблю яйца, но осознание того, что их приготовил для меня тот, кому я небезразличен, тот, кто не списал меня со счетов, несмотря на все, что я натворил, пробуждает аппетит.

Она встает.

– Не смей никуда уходить.

– Я слишком труслив, чтобы рискнуть и тем самым навлечь на себя твой гнев, Керри.

Она открывает дверь и произносит в пространство:

– Иначе какой во всем этом смысл?

– А?

– Причина, по которой я торчу здесь, заключается в том, что я слишком упряма, чтобы отказаться от кого-то из вас.

27 мая 2004 года

31. Керри

Детоксикация оказалась самой простой частью.

Теперь мы должны найти для него стимул оставаться чистым и живым, иначе это была пустая трата времени.

– Как насчет однодневной поездки куда-нибудь? – предлагает Ант. Мы с ним прокрались вниз после того, как Джоэл наконец заснул. Это напоминает мне сестру: когда мои племянники Сэм и Альфи были младенцами, она ходила на цыпочках и шепталась со своим мужем, надеясь, что, может быть, это та самая ночь, в которую они действительно поспят.

– Можно, конечно. Но я не думаю, что Торп-парк подарит ему ощущение цели или придаст какой-то вектор.

Прошло восемь дней после «похищения», и мы начинаем строить предварительные планы на оставшуюся жизнь Джоэла.

Ант смеется.

– Я думал о чем-то более значимом. Экскурсия по кладбищу, например?

– Это сработало бы только в том случае, если бы он боялся смерти, – я живо представляю, как таскаю Джоэла по кладбищу, а он мечтательно смотрит на места последнего упокоения.

Ант встает, открывает пару банок пива и протягивает одну мне.

– Знаешь, у него и раньше бывали тяжелые времена. Год или около того назад. Перестал приходить на свои смены, тусовался не с теми людьми.

– Ты знаешь почему?

Он качает головой.

– Это было все равно что стоять на берегу и смотреть, как лодка уплывает все дальше и дальше. Но мой отец нуждался во мне, и мне так много нужно было делать…

– Мне жаль, что с твоим отцом случилось такое.

– Да. Это отстой. В прошлый раз Джоэл справился со своей депрессией, но на этот раз ему не обойтись без помощи. Я все еще не понимаю, почему ты вмешалась, Керри. Если только ты не настоящая святая.

Я делаю глоток пива. Это вопрос, который я продолжаю сама задавать себе. Почему я просто не развернулась и не оставила его в том сквоте? Возможно, я просто западаю на людей, которые обращаются со мной как с грязью, или подсела на драму.

То же самое относится и к Тиму: вся эта ложь… и все же я стою рядом с ним.

– Ты видел то место, Ант. Я не думаю, что смогла бы жить в гармонии с собой, если бы оставила его там, а он умер. Даже если он больше не тот Джоэл, которого я знала.

Он кивает.

– Когда-то вы двое были близки. Я даже подумал, что может оказаться… ну, что вы будете вместе.

Я смеюсь нарочито громко.

– Я никогда не была в его вкусе.

– Нет… Разумеется.

– Мне пора возвращаться домой, я отстаю в подготовке, и сейчас мне нужно подумать о себе, – я коротко обнимаю Анта. – Но мы перешли один мост, верно? Он чист.

На набережной, по которой я бреду, все еще держа в руке бутылку пива, жарко и оживленно. Мне не хочется спешить обратно в бунгало. Атмосфера там такая же гнетущая, как и погода: Элейн понятия не имеет, что Тим потерпел неудачу, но она чувствительна к напряжению и продолжает многозначительно спрашивать, не случилось ли чего.

Все неправильно. Я знаю Тима очень много лет и всегда думала, что, на какие бы компромиссы мы оба ни пошли в наших отношениях, я по крайней мере могу доверять ему. Но теперь я не верю ни единому его слову, начиная с настойчивых заявлений о том, что он перестал принимать наркотики, и заканчивая «поддерживающими беседами», которые, по его словам, он вел с медицинским колледжем с тех пор, как получил ужасные результаты экзаменов.

Солнце, греющее мне спину, напоминает об Индии. Жаль, что я не могу убежать. Сегодня. Прокрасться в бунгало за моим паспортом и водительскими правами, затем сесть на поезд до Гатвика, а затем на первый же самолет на юг. Завтра утром я могла бы встретить восход солнца на пляже. Одна.

Но я не буду этого делать. Я не дезертир, а они оба нуждаются во мне, каждый по-своему. Я должна довести это до конца.

На следующий день после заключительного экзамена у меня забронирован дюльфер, и, повинуясь инстинкту, я решаю потащить Джоэла с собой. Он устраивает символическую драку, но, думаю, испытывает облегчение от возможности выбраться из квартиры.

По дороге в замок Арундел он то и дело поглядывает на свое отражение в боковом зеркале.

– Черт, я выгляжу жутко. Старше моего отца.

Он бледен, но после отмены он почти две недели питался здоровой пищей из кафе, и его тело теперь не кажется отекшим, а лицо стало намного менее изможденным.

– О, видел бы ты себя в сквоте! Разве у тебя не было зеркала?

– Парочка. Но они были для того, чтобы нюхать наркотик, – он бросает на меня косой взгляд, как будто все еще наполовину ожидая шокировать меня.

– Удивительно, что ты мог позволить себе это. Если только ты не отсыпа́л себе из того, что продавал Тиму.

Он пожимает плечами.

– Я никогда не говорил, что святой.

Я не спрашивала Тима о его версии, потому что он не знает, что я поддерживаю связь с Джоэлом. Тим переносит мои долгие отлучки из дома в стоическом молчании. Мы вдвоем сказали Элейн, что я много работаю сверхурочно, чтобы оплатить свадьбу. Свадьбу, которую я отменила на прошлой неделе.

Тим даже не стал спорить. Если бы он боролся за меня, возможно, я попыталась бы его простить…

– Итак, эта сегодняшняя штука. Какого черта ты снова это делаешь?

– Чтобы собрать деньги для хосписа.

– Какое отношение скольжение по стене замка имеет к хоспису?

– Ничего конкретного. Это одна из вещей, которые люди спонсируют. Я прыгала с парашютом, прыгала с тарзанки, плавала в море посреди зимы…

– Вау, – выдыхает он. – Когда ты успела превратиться в настоящего адреналинового наркомана?

– Ты не единственный, кто изменился, Джоэл. Я уже не та занудная девчонка, какой была в школе.

Замок Арундел, расположившийся на невысоком холме, появляется впереди,