class="p1">Нравился мне охранябушка. Очень нравился. Таким, какой есть – человечным. И как бы ни сердилась на него, за отношение ко мне как к дитю несмышленому, а впервые с тех пор, как в лесу этом жила, человеком себя почувствовала. И думать о том, что уйдет он из жизни моей, было грустно, но… Водя сказал то, что я и сама понимала – маг без магии жить не сможет. Не захочет. Не сумеет.

«Она не хотела слепой жить»…

– Сидишь? – Водя вынырнул рядом.

Поддержал тепло валуна, чтобы я снова не замерзла, да посмотрел пытливо.

– Сижу, – скорбно призналась я.

Водя забрался обратно, устроился рядом и спросил:

– Чего твоя чаща разошлась?

– Территорию охраняет, – пожав плечами, ответила я.

– Да? – удивился водяной. – А волосы моих русалок ей для чего понадобились?

– А пугала ставить будет, – неловко пошутила я.

Водяной нахмурился и спросил:

– Отчего у русалок взяла? Почему не у кикимор?

Тут в него откуда-то сбоку прилетела жаба. Брякнулась на голову, по волосам сползла водяному на лоб… обидчивые у него кикиморы. Но тут уж сам виноват, я в их дела водные не лезу, мне своих хватает.

И к слову о моих делах.

– Водя, а что стало с чародейской башней, одной и второй? Где они?

Водяной с лица осторожно лягушку снял, отпустил плыть свободно, на меня посмотрел и сказал недрогнувшим голосом:

– Лежат. На дне. А мою реку, сама понимаешь, не осушить, не исчерпать.

Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.

– Водь, а книги-то достать можно? – спросила с надеждой.

Магические книги они защищенные, им ни огонь, ни вода не вредят.

Водяной поразмыслил и спросил:

– Тебе все?

Все вряд ли, их отмывать замучаешься, а магией не рискну сейчас – не нравится мне печать охранябушки моего, ох и не нравится. Вроде и опознана она, да как выясняется, все с ней не так, и лучше уж вблизи не магичить.

– Мне, Водя, те нужны, которые про печать магическую, – прямо сказала я.

Водяного я уже знала, он был из тех редких представителей нечисти, что умел учиться на ошибках своих, продумывал и искал выходы, а потому, вот зубом клянусь тем, который фальшивый, что искал он и книги, и то, в чем ошибся, печать снимая. И права была, водяной мрачно на меня посмотрел и спросил:

– А что мне за это будет, Веся?

Начинается.

– Тебя хочу, – прямо и без обиняков заявил Водя.

Из ближайших кустов высунулась рука, колючками покрытая, да кулаком тут же погрозила. Чаща была категорически против наших отношений с водяным. Просто от водяных, так уж случилось, только водяного родить и можно, а это вам не зверюшки, это, с точки зрения моей Заповедной поганки, совершенно не нужная вещь в хозяйстве, так-то.

– Извини, друг сердешный, не в этой жизни, – уж даже не знаю в который раз, сказала я.

В камышах ехидно захихикали кикиморы. Вообще Воде не стоило намекать, что патлы кикимор для чучела куда лучше подойдут, чем волосы русалок, так что кикиморы теперь будут гарантированно мстить. Просто водяной им не хозяин. Кикиморы – народ свободный, могут в воде жить, могут в болоте, а могут и вовсе в лесу, а там на их стороне чаща всеми ветками и колючками, так что зря Водя так, очень зря.

– Хорошо. – Водя злой был, но держался, потому что знал – чаща моя сволочь зловредная и злопамятная, она при желании и до его волос добраться может, а уж в том, что русалкам теперь путь на сушу заказан, так и вовсе можно было не сомневаться. – Тогда поцелуй.

Из кустов в водяного полетел камень здоровенный. Водя – мужик тренированный, перехватил в полете, отправил обратно – чай не лягушка, можно и пошвыряться. Чаща тоже рассудила, что камни жалеть смысла нет, и зарядила в водяного целой глыбой каменной. Водя перехватил. В полете. Магией. Подержал, вздохнул страдальчески, назад вернул и на меня посмотрел.

– Хорошо, – я соскользнула в воду, – с меня поцелуй.

И соскальзывала я в воду, а оказалась вдруг в объятиях крепких, тесно прижатая к груди мужской, и нет – не был это водяной, вовсе не он был. У водяного и руки мягче, и тело… тоже мягче, а охранябушка весь твердый, как из стали выкованный, да и держит крепко, аж не продохнуть, а еще взгляд у него злой, матерый, опасный.

– Ведьма, – голос хриплым был, – я бы на твоем месте такими обещаниями не разбрасывался.

И даже возразить не дал, поднялся рывком да и пошел по воде, утонув в ней лишь по колено, а тут глубины было в три роста человеческих, я точно знала, ныряла как-то за книгой оброненной.

И водяному, едва из воды вышли:

– Позже поговорим. Без свидетелей.

Тут уж у меня челюсть отвисла, да только архимаг клюку мою подхватил, магией подхватил, оземь ударил и путь открыл прямо к избушке!

Так что когда дар речи ко мне вернулся, не было уже ни заводи, ни Води, ни даже чащи Заповедной в кустах. Был маг. Маг меня в избу занес, на ноги поставил, полотенце протянул, развернулся и ушел. Да недалеки переходы были – в угол ушел, сел там, на стул уцелевший, учебник взял со стола, и… к чтению, видать, вернулся.

– Охранябушка, – заматываясь в полотенце, проговорила я, – а что это вот сейчас было-то?

– Мм-м? – Он оторвался от книги, меня взглядом синим окинул, вновь к чтению вернулся и ответил голосом злым: – Чаща твоя примчалась, изобразила мне процесс зачатия головастиков, потребовала остановить разврат, сообщила в красках и иллюстрациях, что сама три года уж поделать ничего не может, и вся надежда у нее на меня только. И да, у меня есть вопрос.

– К-к-какой? – потрясенно спросила, прижимая полотенце к груди.

Архимаг усмехнулся и спросил:

– Чешуя не мешает?

– Н-н-нет, – ответила неуверенно.

– Ясно, – маг перевернул страницу, – значит, чаща у тебя не только сволочная, но еще и тугоумная. Спать ложись, ведьма.

А такого уже ни одна ведьма не стерпит.

– А ты мне не указывай, охранябушка! – прошипела я.

Маг голову вскинул, на меня посмотрел пристально и вдруг сипло произнес:

– Простите раба своего, госпожа.

Даже негодовать после такого не захотелось. Постояла, глядя на охранябушку, который смотрел так, словно приказаний ждет и вообще раб он мой, развернулась и ушла за печь, вымолвив:

– Называй лучше ведьмой, мне так привычнее.

– Как вам будет угодно, госпожа ведьма, – раздалось вслед.

Аж передернуло! Вот заладил-то!

* * *

Ложилась спать с влажными волосами, сушить их магией при архимаге с нестабильной печатью я не решилась. Пугала меня и сила его, и то, что контроль над ней охранябушка теряет рядом со мной.

Последний взгляд мой был на месяц.

«В полночь», – приказала я месяцу.

И провалилась в сон.

Снился мне лес. Он всегда мне снился – лесная ведунья спит, да не так, как постороннему думается. Я спала как трава, как деревья, как земля – дремота, не сон, ведь сон – работа. Лес, он ответственности требует, особенно если это Заповедный лес. И я спала лишь телом, а сознанием бродила по лесу, отслеживая потоки силы, проверяя ручьи, улыбнувшись перебравшейся к нам сегодня семье кротов, заметила, что на одном из холмов земля оползать начала, вслед за ней деревья могут рухнуть, надо бы вмешаться завтра…

И вдруг сон мой стал сном!

И я увидела себя с костяным кинжалом в дрожащих руках… Я увидела себя, стоящую на коленях над тем, кто ради меня готов был отдать жизнь.

«Нет…» – Ветер срывает хриплый шепот с губ, ветер срывает горькие слезы.

«Да, – тихий голос Кевина, – нас никто не спасет, Валкирин, никто. Один удар, ты сможешь».

Валкирин – та, что выбирает мертвых. Имя, что дала мне Славастена… лишь спустя годы я узнала его значение. В ту страшную ночь – уже знала.

«Один удар, Валкирин, быстрее».

«Веся, – поправила я, – меня зовут Весяна. Меня так назвала мама…»

Его улыбка, полная нежности и грусти.

«Один удар, Веся… Весенька… Весна моя, не дай им забрать меня».

Удар, острый нож в теряющем жизнь теле молодого мага, и слезы падают на его лицо, когда я, склонившись, прикасаюсь губами к его губам.

Его последний поцелуй…

Мой самый первый…

И яркий свет в глаза.

* * *

– Что с месяцем? – услышала вопрос, заданный мужским голосом,