Шрифт:
Закладка:
– И тебе не хворать, – сказала неприветливо, спускаясь в воду.
И где ж такой выискался, я по сей день не знала. В столице, в озере близ школы ведьминской водяной был обычный – с зелеными волосами, мутными глазами, скверным характером и вечно недовольной миной на опухшем лице. Стандартный в общем. А Водя – нет. Он был уникальным.
– Весянушка, что ж ты невесела? Что ж рубашку на куст не повесила? – низким хриплым голосом провокационно вопросил водяной.
Глянула на него исподлобья и даже отвечать не стала. Водяной сразу смекнул, что дело нечисто, а потому в дальнейшем возлежал на валуне молча, пока я чистоту наводила. Вымылась, как есть, в рубашке, волосы промыла, ополоснула, а потом поплыла к водяному, он пододвинулся, освобождая место, руку протянул, помогая на валун взобраться и сесть.
– Ну, что опять? – спросил, когда дрожать от холода перестала, потому что он мне валун подогрел.
– Водя, а ты печать магическую снимать умеешь? – спросила просто так, ни на что не надеясь.
Непростой это был водяной, очень непростой, так что у него многое спросить можно было.
– Печать магическую? – вопросил водяной, почесав подбородок. – Снимал.
Я, резко голову повернув, воззрилась на него с надеждою.
– И как? – вопросила, едва поняла, что теперь водяной молчать вздумал, и без дальнейшего вопроса говорить не станет.
– А заводь видишь? – тихо спросил Водя.
Я огляделась. Заводь была приличная, да только сейчас я заметила, что на яму она больше похожа, чем на старое русло реки или же залитый луг. Просто, видать, давно яма эта появилась, по склонам уже деревья росли не один десяток лет – два-три скорее, по берегам камыш вездесущий, а то, что вода тут была чистая – так на дне родник, оттого и мыться здесь было хоть и приятно, но холодно.
– Любил я ее, – вдруг признался водяной.
– Печать? – не поверила я.
Водя глянул на меня глазами лунного цвета, усмехнулся и выдавил нехотя:
– Эльну, чародейку.
Наклонился вперед, руку протянул, прикоснулся пальцем к воде, и пошли по той круги, да не простые, а мерцающие, и в кругах тех ожили воспоминания.
– Давно это было, – начал рассказывать Водя, – давно… словно и не было уже. Там – он кивнул в сторону реки – стояла башня чародейская, прямо посреди реки стояла. От нее к берегу мост вел, да только цельным он не был – обрывался, прямо над тем местом, где из воды валуны виднелись. Чтобы те, кто пройти решил, на воду не надеялись, и точно знали – коли упадешь, уже не выживешь.
– Как это? – не поняла я.
И водяной показал. Башню-крепость посреди реки, мост от башни к берегу ведущий… да только берег тогда ближе был, река не столь полноводной и широкой, и на берегу том вторая крепость, и были они как пара. Та, что посреди реки – изящная, белокаменная, а та, что на берегу – из темного камня, монолитная, внушительная. И мост от одной башни к другой, что обрывался на середине, да так, что не перепрыгнуть – шагов десять пустоты было между двумя половинами моста.
– Чародейская академия, – пояснил Водя, указав на светлую башню, – та, что изолирована, она для непосвященных, аки тюрьма, из которой живым не выбраться. Впрочем, тюрьмой и была эта башня чародейская… А вторая уже для состоявшихся адептов.
Я с одной башни на другую взгляд перевела, но ничего не поняла.
– Чародейская? – переспросила с сомнением.
Да и как тут не переспросить – не было у нас чародеев испокон веков! Я о таком и не слышала.
– Чародейская. Смотри внимательно, покажу, что было, – сказал Водя, и стала та башня ближе в отражении водяном, словно подлетели мы к ней.
Да увидела я на самом верху чародеек. Странные они были – волосами все как одна седые, хоть и юные совсем, от семи лет и до двенадцати, не более, но седые. И сидели все на полу, перед каждой низкий каменный столик, а на столике том яблоко, змея в банке мертвая, и птица, за одну лапку привязанная. И кричали те птицы, и пытались вырваться… да куда ж вырвешься, если крепко привязан.
И ходила меж теми седыми юными чародейками взрослая, возраста не определить, и двадцать ей могло быть, и семьдесят, а волосы как у всех – лунно-серебристые, неестественные.
– Я… – начала было.
– Смотри, – сказал водяной.
Смотреть было на что – одна из чародеек, та, рядом с которой стояла учительница, протянула ладонь над яблоком, и оно скукожилось, чернея на глазах и оставляя после себя лишь серебристое облачко, собравшееся сверкающим туманом под ладошкой девочки. Движение – и вот облачко смещается да сверкает уже над тельцем мертвой змеи. Чародейка опускает ладонь ниже, и трупик вспыхивает, поглощая сияние, начинает шевелиться, вскидывается и атакует из последних сил пытающуюся вырваться птицу. Сверкнули ядовитые клыки, забилась пташка, теряя жизнь серебряными каплями… а те вниз не падали, поднимались вверх, впитываясь в ладонь чародейки, от чего седые волосы на голове ее заискрились серебряным сиянием.
Что-то говорит главная чародейка, и повторяют упражнение все ученицы, да только у одной из сидящих в отдалении вдруг вырывается птица да испуганно мчится к окну. Лопается стекло на ее пути, выпуская окончательно на свободу, вскакивает виновная в случившемся.
– Ее звали Эльна, – грустно сказал водяной.
Движение руки – и время ускорилось, промелькнуло одним мгновением, и вот сидит на камнях у подножия башни девушка в темно-серой мантии. Ручки ее худенькие, кожа бледная, волосы лунного цвета в косу собраны, в светло-голубых глазах слезы, стекают они по лицу и падают в воду.
– У чародеек на последнем испытании выбор небольшой – или ты убьешь, или тебя. – Водяной протянул руку, словно хотел погладить лунные волосы, но пальцы лишь коснулись воды, поколебав ее и изображение. – Она убивать отказалась. Наотрез отказалась.
И наверху, в той башне, где учились девочки, послышались крики, показались вспышки света, да начали падать сверху камни, книги, стекла… и тела таких же хрупких девушек с волосами лунного цвета…
– И ее заклеймили, – почти прошептал водяной. – Ее силу должна была поглотить наставница, сразу как пройдут испытания, и в башне останутся лишь сильнейшие… Но я не смог проплыть мимо.
И события прошлого начали раскручиваться, как пружина, все ускоряясь:
Разговор Води, тогда не в пример стройного и юного, с тихо плачущей девушкой.
Его вопрос, ее кивок, и чародейка, сбросив мантию, в исподнем скользнула в руки к водяному.
Попытка главной чародейки помешать, и волна, окатившая башню, и пыл разъяренной… гадины.
А затем этот валун, тот самый, на котором сейчас сидели мы с водяным, девушка, лежащая на нем на животе, и Водя, касающийся дрожащими пальцами страшной печати…
Яркое сияние взрыва…
– Я хотел помочь, – прошептал Водя, – я лишь хотел помочь… Если бы я только знал…
Вот так я и поняла, почему водяной у нас такой магически одаренный.
– А до того, как печать наложили, забрать ее не мог? – тихо спросила я.
– Она не слышала. Не видела. Не чувствовала. Говорят, слепые слышат лучше, чем зрячие, видать, так оно и есть – я звал ее, часто звал, но лишь когда печать наложили, когда лишили ее магии, только тогда она услышать смогла.
Водяной с остервенением плеснул рукой по воде, на меня посмотрел и с горечью спросил:
– Хочешь узнать, отчего печать снял? Отчего не оставил как есть?
Спросить хотела, но не решилась бы, ни за что бы не решилась, такое горе было в его взгляде.
– Она не хотела слепой жить, – прямо сказал водяной.
И соскользнув с валуна, исчез в воде. Пошел плавать, пока эмоции не схлынут. Это только с первого взгляда Водя веселый охальник, а внутри… там внутри души его, как и в моей – потери да боль непроходящая. Никто не знает, что на душе у смеющегося человека… никто, кроме тех, кто от отчаяния тоже спасается улыбкой.
Я не окликнула его, осталась сидеть, обняв ноги и устроив подбородок на коленях.
«Хочешь узнать, отчего печать снял? Она не хотела слепой жить». – Я вот все сидела и слова эти обдумывала.
