* * *

Чтобы этот взгляд, несмотря на свидетельства истории, не казался слишком «клиническим», обратимся к трудам эволюционистов, которые в последние десятилетия подключились к психоанализу, признав «Сверх-Я» эволюционным фактом — и опасностью. Таким образом, эволюционный принцип включил в себя принцип развития.

Уоддингтон даже доходит до утверждения, что ригидность, негибкость «Сверх-Я», возможно, является для человеческого рода дополнительным средством адаптации, подобным мощным панцирям вымерших динозавров. В менее впечатляющем сравнении он уподобляет «Сверх-Я» «утонченной адаптации некоторых паразитов, способных жить на теле только определенного „хозяина“».

Представляя его книгу «Этическое животное», я должен отметить, что его терминология противоречит моей. Он называет пробуждение нравственности в детстве склонностью к «этицизированию», тогда как я, скорее, назвал бы это извлечением уроков. Подобно многим психологам, изучающим животных, он останавливается на аналогии между маленьким ребенком и молодым животным, вместо того, чтобы сравнить (что мне кажется необходимым) молодое животное с человеком, еще не достигшим зрелости, то есть включить в сравнение и период юности.

Здесь я должен внести поправку в мое первое утверждение о «развитии», поскольку между развитием нравственных тенденций человека в детстве и этических способностей в зрелом возрасте находится период юности, когда человек воспринимает универсальную идею блага в идеологических терминах. Молодежь становится готова — пусть даже после жестоких приступов регресса нравственности — представить себе более универсальные принципы наивысшего человеческого блага. Молодой человек учится осознавать непрерывное течение времени, предвидеть будущее в последовательности событий, воспринимать идеи и признавать идеалы, — короче говоря, занимать некую идейную позицию, к которой маленький ребенок умственно еще не подготовлен. Следовательно, в юности человек приближается к этическим взглядам, но они еще легко изменяются под воздействием импульсивной оценки и излишней рационализации. Поэтому верно, что и для юности, и для детства могут быть выделены пункты пути человека к зрелости, и что они могут оказаться пунктами, определяющими как преждевременную зрелость, так и будущий регресс.

Нравственное чувство, со всем его совершенством и всеми искажениями, было неотъемлемой частью эволюции человека, тогда как чувство идеологического обновления пропитывало его революции как пророческим идеализмом, так и пагубным фанатизмом. Молодого человека, при всей его тонкой восприимчивости идеального, легко привлечь посулами несбыточного золотого века и обмануть обещанием новой и исключительной идентичности.

Настоящее этическое чувство молодого человека, в конечном счете, включает в себя моральное ограничение и видение идеала и даже идет дальше, поскольку настаивает на конкретных обязательствах перед теми глубоко личными отношениями и общением, связанным с работой, посредством которых человек надеется прожить жизнь продуктивно и в достатке.

Но юность порождает свои собственные опасности. Она добавляет к ханжеству моралистов и к фанатическому отрицанию идеологами любой непохожести «защиту территории» тем, кто захватил и «застолбил» свой надел на земле и ищет надежных гарантий безопасности в сверхидентичности организаций. Таким образом, то, что Золотое правило в своем высшем проявлении пыталось распространить на всех, на все племена и народы, касты и классы, нравственные правила и идеологии последовательно сделали вновь ограниченным, надменно, суеверно и злобно отвергая положение о необходимости ответной этики по отношению к «посторонним».

* * *

Если я так серьезно подчеркнул злокачественные последствия медленного взросления человека, то сделал это не для того, чтобы впасть в своего рода догматический пессимизм, который слишком легко порождается клинической практикой и часто ведет лишь к опасной неконтактности. Мне известно, что моральные, идеологические и этические пристрастия человека могут достичь — и при случае уже достигли — благородной интеграции в отдельных личностях и группах, как терпимых, так и жестоких, как гибких, так и непоколебимых, как мудрых, так и покорных. Помимо всего прочего, люди всегда выказывали смутное осознание своих лучших возможностей, отдавая должное тем безупречным вождям, которые учили простейшим и всеобщим принципам единого человечества.

Но люди всегда и предавали таких вождей на якобы моральных и идеологических основаниях, так же как сейчас они готовят потенциальное предательство человеческого наследия, руководствуясь научными и технологическими мотивами, во имя того, что считается благом только потому, что может быть использовано, — и не важно, к чему оно приведет.

Тем не менее нельзя выделить в человеке только «положительное» или только «отрицательное». Шаг за шагом они идут вместе: морализирование и нравственное послушание, фанатизм и идейные убеждения, жесткий консерватизм и зрелая этика. Социогенетическая эволюция человека вот-вот достигнет кризиса в полном смысле слова, некоего распутья, предлагающего одну дорогу к гибели, а другую — к выздоровлению и дальнейшему росту.

Умеющий искусно извращать удовольствия и безжалостно использовать силу человек — это животное, научившееся выживать «как получится», размножаться без достаточного количества пищи, вырастать здоровым, так и не достигнув зрелости личности, жить в довольстве, но без определенной цели, делать гениальные, но бессмысленные открытия и убивать без нужды.

Но процессы социогенетической эволюции, кроме того, кажется, обещают новый гуманизм, принятие человеком (выступающим в качестве как продукта, так и производителя, и обладающим самосознанием инструмента последующей эволюции) обязательств руководствоваться в своих плановых действиях и избранных самоограничениях своими знаниями и интуицией. При подобных попытках может оказаться очень важным научиться понимать и держать под контролем различия между нравственными правилами ребенка, идеологией молодого человека и этикой взрослого. Каждое из них необходимо для последующего, но эффективно лишь в том случае, если в итоге они комбинируются в ту мудрость, которая, как формулирует это Уоддингтон, «успешно выполняет функцию посредничества в эволюционном прогрессе».

Однако в тот момент, когда хочется закончить спор всеобщим предписанием, что нам надлежит делать, хорошо бы вспомнить замечание Блейка, что общее благо легко становится добычей «негодяя, лицемера и льстеца», и что тот, кто намерен совершить нечто доброе, должен быть добродетелен в каждом своем поступке. Разумеется, я говорил пока только об эволюционном принципе и принципе развития, в соответствии с которым склонность к этике развивается в личности как часть способности к адаптации, грубо отвергнутой эволюцией. И все же, чтобы развиваться в отдельной личности, этика должна воспроизводиться в последовательной смене поколений и благодаря ей; опять-таки, этот вопрос полностью отражен и систематизирован, можно сказать, стал обычным в традиции индуизма. Теперь мне следует рассказать об этом подробнее.

* * *

Позвольте мне начать издалека. Давайте рассмотрим ученого в его отношениях с животными и предположим (в Индии такое предположение не будет странным), что животные, в свою очередь, могут занимать место, близкое к месту «другого», о котором говорит Правило. Если среди вас есть психологи, то им наверняка знакомо имя профессора Гарри Харлоу и его исследования развития в среде обезьян явления, названного им привязанностью[34]. Он провел некоторые тонкие экспериментальные и фотографические