работы, пробуя на материале лабораторных обезьян «контролировать замену матери». Он отбирал детенышей у самок через несколько часов после рождения, помещал их отдельно и оставлял их с «матерями», сделанными из проволоки, металла, дерева и махровой ткани.

Резиновый сосок где-то в средней части манекена выделял по каплям молоко, а вся эта хитроумная конструкция подогревалась электричеством до температуры тела.

Под контролем были все «переменные» положения этой «мамы»: количество покачиваний, температура «кожи» и точный наклон материнского тела, необходимый для того, чтобы испуганная обезьянка почувствовала себя в безопасности. Спустя годы, когда этот метод был представлен как исследование развития чувства привязанности среди обезьян, ученый не мог скрыть свои колебания, является ли эта очевидная любовь маленьких животных к манекену действительно привязанностью, свойственной обезьянам, или же фетишистской привычкой к неодушевленным объектам. Разумеется, по мере того как проводились эти эксперименты, обезьяны становились все здоровее и значительно легче обучались техническим навыкам, чем менее развитые обезьяны, выращенные обыкновенными самками: но в итоге они стали, как говорит Харлоу, «психотиками». Они бездеятельно сидели, их взгляд был безучастным, а некоторые делали нечто пугающее: если их пытались расшевелить, они начинали кусать самих себя и расцарапывали свое тело до крови. У них не было опыта восприятия «другого» — будь то мать, партнер, детеныш или враг. Лишь незначительная часть самок дала потомство, и лишь одна из них попыталась заботиться о своих детенышах.

Но наука — удивительная вещь. Теперь, поскольку экспериментальным путем успешно выведены обезьяны-«психотики», мы можем уверять самих себя, что, наконец, получили научное подтверждение теории о том, что глубокие нарушения связи «мать — ребенок» являются причиной психозов человека.

Я начал издалека, но мой рассказ подтверждает, что демонстрация результатов методики профессора Харлоу незабываема. В то же время эти опыты подводят нас к той границе, где мы осознаем, что научный подход к живым существам по своим концепциям и методике должен представлять собой изучение нормального хода жизни, а не избирательного вымирания. Я понял это так: можно изучать природу чего-либо, производя над ним опыты, но действительно узнать что-нибудь о том, что составляет сущность живых существ, возможно, лишь делая что-то вместе с ними или для них.

Здесь вспоминается работа Конрада Лоренца, и проводимые им и другими исследования «жизни в окружающей среде», суть которых состояла в том, что жизненный цикл некоторых отдельных животных становится частью той среды, в которой протекает цикл жизни самого наблюдателя, изучающего, таким образом, как свою роль, так и роль этих животных и подключающего свою изобретательность к решению задач, возникающих в ходе этого сложного естественнонаучного исследования.

Можно также вспомнить львицу Эльзу, выращенную как приемыш в семье Адамсонов в Кении. В этом случае замена матери не была умышленной. Миссис Адамсон и ее муж понимали, что должны отпустить подросшую Эльзу назад, в буш, и все закончилось благополучно: в буше Эльза нашла себе партнера и родила детенышей: тем не менее, время от времени она «навещала» вместе со львятами своих приемных родителей. В нашем случае мы не можем не удивляться врожденному «нравственному» чувству, заставлявшему Эльзу реагировать — и реагировать в действительно критических ситуациях — на слова: «Нельзя, Эльза, нельзя», если эти слова произносили люди, которым она доверяла. И все же, даже обладая этой «врожденной» реакцией, основанной на «нравственном» чувстве, и сохранив доверие к приемным родителям (которое она передала своим детенышам), она не утратила способность жить как дикий лев. Ее партнер, однако, никогда не появлялся, он явно не слишком интересовался своим семейством.

Суть этой и подобных историй в том, что наше обычное от ношение к тому, что мы называем «зверями» в природе и «инстинктивным» или «живущем в подсознании» «зверем» в нас самих, могло быть сильно искажено тысячелетиями предубеждений и что здесь, вероятно, таятся возможности примирения даже в нашей «животной сущности», если только мы научимся заботиться о природе так же, как научились управлять ею. Сегодня мы можем научить обезьяну, как говорит Библия, «есть плоть своей руки», так же как можем позволить «вождям, не знающим дороги» ввергнуть человечество в «геенну огненную». И все же кажется вполне вероятным, что наши дети вырастут для того, чтобы вести «вместе тельца, льва и агнца» — в природе и в самих себе…

Следует добавить еще одно утверждение к сказанному нами о развитии, поколениях и взаимной зависимости. Оно заключено в термине «активировать», и я назвал бы это принципом активного выбора. Наиболее благоговейно, как мне кажется, его выразил св. Франциск в своей молитве: «Да будет так, чтобы мне не позволено было стремиться получить утешение так же, как утешить самому; быть понятым так же, как понимать; быть любимым так же, как любить; ибо мы получаем, отдавая». Подобное принятие на себя инициативы в любви, разумеется, содержится в увещевании: «возлюби ближнего твоего». Я думаю, что эти слова психологически достоверны, так как лишь тот, кто выбирает конфликт и (сознательно или бессознательно) установку на действие и отдачу, скорее, чем при установке на требование и зависимость, сумеет выжать из этого конфликта все, что тот может дать.

* * *

Итак, имея в виду эти заключения, я попытаюсь сформулировать мое понимание Золотого правила. Я неохотно обращаюсь к этому вопросу, ведь потребовались тысячелетия и многочисленные лингвистические ухищрения, чтобы перевести это Правило из одной эпохи в другую и с одного языка на другой, так что в лучшем случае все только опять запутается каким-либо иным образом.

Я стал бы на сторону общего направления, центр которого — в любой деятельности или занятиях, которые, по словам Уильяма Джеймса, дают человеку чувство «значительно более глубоко и напряженно деятельного и живого» бытия. В нем, обещает Джеймс, каждый найдет свое «подлинное Я», но, должен добавить, он также по опыту узнает, что действительно полезные деяния усиливают взаимную зависимость между тем, кто совершает действие, и «другим», — взаимную зависимость, которая усиливает как первого, так и второго.

Таким образом, «тот, кто совершает действие» и «другой» — соучастники в одном деле. В свете человеческого развития это означает, что совершающий действие активирует все черты, соответствующие его возрасту, периоду развития и положению, так же как он активирует в другом черты, соответствующие возрасту, периоду развития и положению того. Понятое таким образом Правило говорит, что лучше сделать другому то, что, усиливая его, усилит и тебя, — то есть то, что даст развитие его лучшим возможностям, так же как и твоим.

Такое прочтение Правила, очевидно, достаточно, когда касается отношений родителя и ребенка. Но действительно ли уникальность положения каждого из них,