господа немногочисленны, и поприще их деятельности главным образом придворно-административное, но, несмотря на это, они неимоверно сведущи во всех областях не только административной, но и военной жизни. Баташов прекрасно знал, что прозвище «князь Цусимский» адмирал Алексей Романов получил не за свои флотоводческие таланты, а за бездарность и казнокрадство, приведшее к гибели большей части российского флота, и что сменивший его на посту морского министра адмирал Григорович – администратор до мозга костей, с самого начала своей министерской карьеры занимал самую выгодную для карьеры пассивную позицию, поэтому во время войны был не востребован и большого авторитета во флоте не имел. Но, даже зная об этом, Баташов был несказанно возмущен преступным равнодушием адмирала Григоровича к судьбе морской крепости Александра III, которой он сам когда-то командовал, и особенно к судьбе двух недостроенных крейсеров, за которые казной было полновесно уплачено около пяти миллионов рублей. «Что это, обычное российское головотяпство или предательство?» – с этой настойчивой и беспокойной мыслью генерал задремал в мягком и располагающем к отдыху кресле. Ему приснился государь император в полевом полковничьем мундире, который фамильярно похлопав его по плечу, спросил:

– Вы умеете играть в солдатики?

– Нет, Ваше Величество, – ответил Баташов.

– А я люблю! Когда их много и с ними можно пошалить. – И император сделал широкий жест, от которого полчища оловянных солдатиков разом пали ниц.

– Я победил! – воскликнул царь. – Я победил!..

Раздались два тихих, три громких стука в дверь.

«Явно случилось что-то непредвиденное», – подумал генерал, стряхивая внезапно охватившую его дрему и поспешая к двери.

– Евгений Евграфович, мичман Сандомирский пропал, – с ходу огорошил Баташова штабс-капитан Свиньин, – одновременно пропали и штурманские карты с проходами в минных заграждениях. Мне только что сообщил об этом начальник контрразведки порта ротмистр Телегин.

– Неужели мы с тобой ошиблись? – удрученно промолвил генерал.

– Вы подумали, что Дмитрий со штурманскими картами подался к немцам? – возмутился Свиньин. – Да я даю голову на отсечение, что все это проделки Епанчина! Ведь недаром же шепнул мне Дима, что это страшный человек.

– Не горячись, – осадил Баташов штабс-капитана, – успокойся и головой своей не разбрасывайся, не колода, чай, она тебе еще пригодится… Давай размышлять без излишних эмоций. Это хорошо, что ты твердо уверен в невиновности своего друга. Но пока что факты говорят о другом…

– По рассказу ротмистра, вечером старший помощник «Баяна» решил проложить курс корабля на Ревель и затребовал к себе штурмана. В штурманском помещении нужных карт не оказалось. Кондуктор доложил, что последними туда заходили мичманы Епанчин и Сандомирский. Епанчин оказался в своей каюте, а Дмитрия до сих пор не могут найти. По показаниям Епанчина, они распрощались несколько часов назад и разошлись по своим каютам. По распоряжению старшего помощника, Епанчин до окончания расследования находится под арестом. Вот и все…

– Не отчаивайся, может быть, твой друг еще найдется, ведь крейсер – довольно вместительная посудина. А пока до утра располагайся здесь, у меня на диване. Утро вечера – мудренее!

Утром, получив от генерала подробный инструктаж, штабс-капитан Свиньин направился в штаб крепости, где его уже ждали жандармский ротмистр Телегин и контр-адмирал Форсель.

– Господа офицеры, я обязан поставить вас в известность, – объявил Форсель, – что в связи с тем, что немцы готовят наступательную операцию по захвату Либавы, я получил приказ подготовить к взрыву мосты, фабрику колючей проволоки и водокачку, а также все восточные форты…

– А как же верфь и стоящие там корабли? – спросил обеспокоенно Свиньин.

– По поводу верфи никаких приказов не поступало, – поморщился, словно от зубной боли, адмирал. – На все мои запросы о судьбе строящихся там крейсеров морское министерство ничего конкретного не предлагает. Вот последняя телеграмма: «Ждите указаний». Сколько же еще придется ждать… – махнул в сердцах рукой начальник крепости.

Офицеры промолчали. Да и что они могли сказать, если в преддверии немецкого наступления на самом высоком уровне не решается вопрос с кораблями, которые сегодня так необходимы поредевшему в боях Балтийскому флоту.

– Я все-таки надеюсь, что этот вопрос будет в ближайшее время решен, – с надеждой в голосе промолвил Форсель, – а пока, господа офицеры, нас ждут довольно неприятные разбирательства. Прошу за мной.

Когда автомобиль начальника крепости остановился у причала, где стоял «Баян», на крейсере был поднят сигнал «Захождение». После подъема Форселя на палубу, где выстроился весь личный состав, заиграл встречный марш.

– Ваше превосходительство, команда и офицеры крейсера первого ранга «Баян» построены! – доложил командир корабля.

– Здравствуйте!

– Здрав-желам-ваш-превосходительство, – раскатисто и громогласно разнеслось по всему порту.

Величаво и торжественно зазвучал гимн «Боже царя храни!»

Распустив личный состав, командир корабля пригласил гостей в кают-кампанию.

– Ваше превосходительство, разрешите доложить о ходе первичного дознания, – начал капитан, поморщившись, словно от прикосновения к чему-то гадкому. – В российском флоте я знаю немного таких трагичных происшествий, и тем для меня больнее, что все произошло на моем корабле, с моими офицерами…

– Мы в курсе произошедшего, – промолвил удрученно Форсель, – и если за ночь не появилось новых обстоятельств, то господа офицеры, прибывшие со мной, займутся этим делом.

– Я непременно должен вам сообщить, что мичман Епанчин предпринял попытку самоубийства…

В ответ на это раздались удивленные голоса присутствующих.

– Неужели?

– Вот так да!

– Я был уверен, что Епанчин как-то проявит себя, – заявил Свиньин. – Можно узнать, как это произошло?

– О да, конечно. Матрос, стоящий на вахте у его каюты, услышал, как внутри что-то загремело. Открыв дверь, он увидел, что мичман болтается в петле. Матрос не растерялся и сразу же перерезал веревку. Корабельный доктор оказал мичману необходимую помощь. Жив-здоров голубчик и постепенно приходит в себя.

– Мне надо поговорить с ним немедленно, пока он не оправился, – неожиданно заявил Свиньин.

– Вахтенный, проводите господина офицера в каюту мичмана Епанчина, – распорядился командир корабля.

– Я с вами, – поднялся было ротмистр, но штабс-капитан, отрицательно покачал головой.

– Я хочу поговорить с ним тет-а-тет, – категорически заявил он.

Увидев Свиньина, Епанчин скривил в вымученной улыбке рот.

– А-а, старый знакомый… – хриплым голосом произнес он. – Кого-кого, а вас я никак не ожидал здесь увидеть. Не думал, что мой старый кадетский товарищ ищейкой станет. Хотите узнать, почему я полез в петлю?

– Сделайте милость, – спокойным тоном промолвил Свиньин, несмотря на явное желание мичмана вывести его из себя.

– Так вот, знайте, что честь морского офицера для меня всегда была превыше всего, и я никому не позволю ее замарать даже подозрением. Вот мой ответ на поспешное и безответственное решение моего командира…

Штабс-капитан, не обращая внимания на эмоции мичмана, внимательно осмотрел веревку и с удивлением заметил на ней два пореза. Один, чуть заметный, в начале веревки,