что она, ее соседка по квартире и мы с Джулианом оказались последними гостями на этой самой встрече выпускников, затеянной исключительно с благими намерениями. Организовала ее очень серьезная и неприметная бывшая секретарша не то женского исторического общества, не то кружка любителей акварели – серая мышка в очках с толстыми стеклами и в ортопедических ботинках. Вроде Сесили – да, будем звать ее так. В общем, бедная глупенькая Сесили организовала это маленькое суаре, на которое внезапно пришли все приглашенные (наверное, потому, что у всех у нас началась та жизненная пора, когда кажется, будто бы оказался в открытом море, и начинаешь бросать якорь в ностальгических воспоминаниях и старых знакомствах). Все случилось не в пабе, как я ожидал, а в уютной гостиной Сесили в Хайгейте, в квартире, все население которой составляли женщины (соседкой была некая отчаявшаяся старая дева, кажется Миллисент). К девяти вечера от наплыва посетителей было не протолкнуться. Дженни оказалась права: забавно было снова увидеть все эти давно знакомые лица и между собой посмеяться над теми, кого засосала государственная служба.

Джулиан почти весь вечер заигрывал с подружкой Клары – и именно поэтому под конец вечеринки я оказался в компании последней. Эти двое отправились в сад покурить (Сесси и Милли, видите ли, не разрешали дымить в доме), и Клара присела рядом со мной на диван, коснувшись меня своими обнаженными коленками.

– Боже, поверить не могу, что она запала на Джулиана Гресфорда, – вздохнула она, разгладив ладонями коричневую мини-юбку.

– Ну, ты ведь не будешь отрицать, что у него есть свой шарм, – заметил я.

– У Джулиана-то? Ну, может быть… Но ты мне всегда больше нравился. В моих романтических фантазиях ты был эдаким голодным художником, и я не могла отделаться от мысли, что кажусь тебе слишком гламурной и поверхностной, любящей быть в центре внимания.

Я расхохотался.

– О господи! Ничего подобного. Деревенщине вроде меня? Наоборот, я всегда восхищался тобой. До сих пор помню, как увидел тебя в роли Федры на осеннем семестре и как у меня глаза на лоб полезли.

Она посмотрела на меня с самокритичным недоверием – и все же я не мог не уловить в этом взгляде огонька застенчивой гордости.

– Боже, наверное, это было ужасно! – сказала она.

– Ты была великолепна!

– Это вряд ли, – ухмыльнулась она. – К счастью, реальная жизнь отбила у меня всякое желание выступать на сцене.

– Ты больше не играешь?

– О господи, нет! Я теперь вполне предсказуемо работаю в семейном предприятии и пишу о нем.

– Не так уж и плохо. Я вот тоже решил продолжить семейные традиции – напиваться до потери пульса; так что бывает и хуже.

Она глянула на меня поверх кромки бокала – и я вдруг ощутил азарт, осознав, что шанс прямо у меня в руках. С самой первой встречи с Астрид я ни с кем больше не спал – мне это было и не нужно. Но тут дело было даже не в естественных потребностях…

– А чем ты на самом деле занимаешься?

– Да так, ничем особенным – типа учусь в магистратуре.

Тут у меня в памяти опять всплыло лицо искателя талантов, и отчего-то стало не по себе.

– Подумываю о том, чтобы ненадолго уехать в Грецию, – добавил я и, увидев ее восхищенный взгляд, приободрился. – Знаешь, по-моему, там сейчас очень интересная политическая ситуация, к тому же для иностранца это уникальный опыт – пожить при подобном режиме… Как писатель я уж точно не могу упустить такую возможность!

Я, конечно, не упомянул, что сразу по приезде собираюсь уединиться на крошечном острове Кикладского архипелага и не вступать ни в какие отношения с опасными афинскими диссидентами.

Она одобрительно кивнула, впечатленная этой бесшабашной смелостью, а потом с притворным равнодушием спросила:

– А как же твоя шикарная подружка, про которую мне рассказывала Дженни? С ней-то ты как поступишь?

И вот опять чувство вины подступило мимолетной, но тошнотворной волной.

– Да ты знаешь, мы ведь еще так молоды – это вообще все несерьезно. Может, завтра русские сбросят на нас бомбу и мы канем в небытие.

И снова этот многозначительный взгляд.

В этот момент в комнату через французское окно ввалились Джулиан и Кларина подружка, сметая на своем пути горшок с цветком и звонко хохоча. Вслед за ними вбежала Сесили, чью перезрелую грудь уже обтягивал домашний халат.

– Нет, это уж слишком! – кудахтала она, словно школьная училка средних лет. – Серьезно, ребят, так не пойдет! Вы чего там курите?

Это, конечно, нас всех подкосило. Джулс едва мог говорить и только раскачивался из стороны в сторону, истерически задыхаясь. Подружка повисла у него на плече, скорчившись от смеха. Одна Клара пыталась сохранить серьезное выражение лица.

– Прости, Сесили, – проговорила она. – Уже ужасно поздно, и нам, пожалуй, пора.

– Я переночую у Джулиана, – объявила подружка Клары. Сесили смерила ее полным ужаса и осуждения взглядом.

– У Джулиана? – переспросила Клара, тоже слегка опешив. – Не слишком ли быстро?

– Не волнуйся, дорогуша! – пьяно пропел Джулиан. – Мик проводит тебя – он у нас рыцарь.

Он со знанием дела улыбнулся мне и неуклюже обнял за талию свою спутницу.

Клара украдкой глянула на меня:

– Ты не против?

– Нет, конечно, – отозвался я, про себя радуясь такой удаче.

– Тогда не будете ли вы так любезны покинуть помещение? – прорычала Сесили. – Уже час ночи, а завтра у меня куча дел.

Она сердито глянула в сторону сада, намекая на то, что там устроили бардак, который ей придется разгребать.

Мы вместе дошли до станции метро «Арчуэй», где Джулиан сумел-таки поймать одинокое такси.

– А ты очень далеко живешь? – спросил я, сунув руки в карманы, когда задние фары машины скрылись за поворотом.

– Да нет, совсем рядом, – отозвалась Клара. – Я вообще не понимаю, как ей пришло в голову уехать к нему домой, – мы живем буквально за углом.

– Джулиан очень гордится своим домом и любит им хвастаться.

Какое-то время мы шли молча, наконец она сказала:

– Так значит, с этой девушкой у тебя несерьезно?

– Нет-нет, – беспечно ответил я, а затем, войдя в образ художника в творческом поиске (я знал, что именно таким она хотела меня видеть), прибавил: – Зачем опошлять нечто прекрасное ярлыками или бессмысленными и бесполезными обещаниями? Нет, я не собираюсь забивать себе голову подобными клише – все эти «женихи-невесты», – я постарался вложить в последние слова как можно больше презрения, чтобы вызвать у нее приступ податливой неуверенности. Клара опустила глаза. – Ну то есть, если двоих людей тянет друг к другу, почему бы им не трахнуться?

Последнее слово я произнес, чтобы произвести на нее впечатление. Она выдавила из себя смешок. Когда пять минут спустя она открыла входную дверь, я прижался к ней сзади и прошептал в самое ухо:

– Можно мне войти? – и почувствовал, как ее тело изогнулось в предвкушении.

Когда все было кончено, она посмотрела на меня совсем по-другому.

– Боже, – проговорила она, потрясенно и встревоженно. – Да ты же просто настоящий садист!

Я пожал плечами, перевернулся на бок и заснул.

22

Лия

Выходные, что Люк провел с нами, выдались жаркими. После вечеринки мы почти не спали, а когда все-таки добрались до постели, сон был беспокойным и каким-то липким. Теперь, вспоминая те дни, я вижу россыпи голубоватых огоньков на размытой линии где-то между горизонтом и краем моря; изгибы бледного тела Клариссы, за которым по воде тянется серебристый след; белые зубы Лоуренса, сияющие на скрытом в тени лице; он с улыбкой подается вперед, хватая меня за руку и увлекая в прохладу моря. Вижу всех нас, обнаженных, на песке, слышу шум прибоя, стрекот цикад, наше дыхание и обрывки фраз.

На нетвердых ногах мы вернулись через заросли кустарника в сад, где повалились на траву, будто спутанный клубок из ног и просоленных волос. Лоуренс скрутил самокрутку; беседа стала сюрреалистичной и абсурдной. Кларисса с Нико где-то уединились. Том, сославшись на свой мизантропический возраст, ушел спать, а мы с ребятами, развалившись на лужайке, теребили пальцами стебельки майорана, курили и хихикали. После восхода солнца грань между сном и явью совсем тонкая и зыбкая, и вот уже моя голова покоится на груди у Ларри, а ноги – перекинуты через Люка; пальцы Ларри рассеянно гладят мою руку. Решив, что я заснула, они принялись обсуждать отношения и знакомых.

– Чувак, в конце концов он признался мне, что все в ней стало его бесить – даже манера снимать джинсы.

Когда я наконец проснулась по-настоящему – около десяти утра – оба крепко спали. Стол во дворе был заставлен принадлежностями для приготовления кофе, и я поняла, что Майкл наверняка был внизу и видел нас. Представила, как он потягивает напиток,