Шрифт:
Закладка:
– Bon, du Morbier, un bleu d’Auvergne, un domaine de Bresse, un Saint-Félicien, un tout petit peu de confiture aux Reines-Claudes…[154] – со священным трепетом объявил он содержимое доски. К чести его стоит заметить, что, несмотря на кричаще-экстравагантный вид (несомненно, образ развратного бонвивана был создан с большим тщанием), говорил он явно со знанием дела. К большому облегчению коллег действовал он довольно быстро и вскоре вновь устроился рядом со мной по другую сторону барной стойки. Ларри набросился на выбранные жертвы, мне же посчастливилось стать объектом безраздельного внимания «Карла».
– Ого! – воскликнула я, смакуя терпкий, плотный «Морбье». – Вкуснятина!
– Знаешь толк в еде? – спросил он, кладя влажноватую руку на мою коленку. – Ты такая чувственная, я это сразу заметил.
Я мельком глянула на Ларри – тот воодушевленно рассказывал о своей поездке в Италию, размахивая руками и тараща глаза под одобрительное хихиканье девушек. Я последовала их примеру.
– Putain[155], ты так сексуально смеешься! – промурлыкал он.
Я допила последние капли вина, и «Карл» тут же вновь наполнил мой бокал. О, этот тягучий «Сен-Фелисьен»! Поздно: назад дороги нет.
– Так значит, скульптор, – начала я, стараясь как-то переключить его внимание с обсуждения моей бренной плоти.
– Ouais[156]. Все, что ты видишь за стойкой и вон там, в дальней части, моих рук дело, – он махнул в сторону внушительной коллекции изваяний: голова Христа, пара рук из ниоткуда, лавровые листья и элементы обнаженной натуры. Только сейчас я заметила причудливый изгиб женского позвоночника, исчезающего и вновь возникающего в неверном свете свечей. Теперь, когда разговор зашел о его творчестве, он незаметно вновь перешел на французский – видно, думал, что его с большей вероятностью воспримут всерьез. – И фотографии тоже мои – ну то есть самые пикантные, что можно здесь выставить. – Рука его сползла на мое бедро. – Как бы мне хотелось, чтобы ты мне позировала.
Разумеется, все фотографии были ню – и, я бы сказала, несколько непристойные, затуманенные, сумбурные. Казалось, снимки были сделаны камерой-обскурой. Размытые очертания женских тел.
– Не хочешь нюхнуть? – протянул он.
Ларри отважно допивал бутылку вина.
– Почему бы нет? – вздохнула я.
Он легонько сжал мое колено.
* * *
– Вообще-то я здесь много чего делаю, – и он жестом пригласил меня сесть рядом на стопку паллет.
– Ха, – сказала я: в целом помещение не слишком отличалось от складов ресторанов, где я работала.
Секунду мы помолчали. Сверху доносились приглушенные звуки музыки и смех: Ларри танцевал под Talking Heads с какой-то испанкой. Рука «Карла» снова оказалась у меня на бедре; щекой я чувствовала его горячее дыхание, крепкий винный дух. Когда его губы коснулись мочки моего уха, я закрыла глаза и подумала: скоро все закончится. Он поцеловал меня и прижал мое обмякшее тело к паллетам, навалившись всей своей массой.
– Сиськи у тебя шикарные, – выдохнул он голосом порнозвезды семидесятых. – Люблю маленькие, они гораздо более elegant.
Влажные губы на моей ключице, руки шарят под платьем, руки повсюду.
– Я…
Он прижал бледный палец к моим губам и принялся расстегивать джинсы, свободной рукой так крепко сжав мое предплечье, что я подумала: наверняка будет синяк.
– Suce-moi[157], – шепнул он.
К горлу подступила тошнота. Я попыталась выпрямиться.
– Не хочу я это делать.
– Ладно тебе, – бормотал он. – Засунь его себе в рот. Ротик-то рабочий…
Я наконец села прямо, почувствовав, как он давит рукой мне на затылок.
– Давай же, хватит меня дразнить.
Внезапно я ощутила прилив отторжения и отвращения.
– Да пошел ты!
Оттолкнув его, я услышала быстрые шаги на лестнице.
– Ты что тут творишь с моей сестрой?
«Карл» обернулся. Ларри потом рассказывал, что в тот момент еле сдержал смех при виде него – в нелепой гавайской рубашке, из-под которой мощно выпирал эрегированный член.
– Mais t’es sérieux, mec?[158] Отвали!
Мне хотелось исчезнуть.
– Сам отвали! Это моя сестра!
– Mais putain[159], она уже большая девочка, сама захотела.
– Лия, иди сюда, – позвал Ларри, не обращая на него никакого внимания. Со смешанным чувством унижения и безграничной благодарности я подтянула бретельки своего платья и бросилась к нему.
– Ты не обязана подчиняться своему ханже-братцу.
Ларри обнял меня.
– Еще как обязана.
Он притянул меня к себе, и я попыталась зарыться куда-то ему подмышку, сгорая от стыда.
– Mais[160] – на дворе 2016 год. Вы что, не слышали: женщин давно освободили? – в гневе воскликнул «Карл».
– Нет. А теперь откисни, – прошипел Ларри и уже повернулся было, чтобы уйти.
– Твоя сестра – чертова шлюха! Salope![161]
Ларри застыл – я почувствовала, как напряглось все его тело.
– Что ты сказал?
– Ларри, – прошипела я. Он подскочил к «Карлу». – Ларри!
Мучительный всплеск напряжения – а потом:
– Да не стану я его бить – я ж не пещерный человек.
Повернувшись ко мне, он взял мое лицо в ладони и с необычайной нежностью заглянул в глаза. В носу защипало.
– Connard… putain… fils de pute[162], – не унимался «Карл».
Тут глаза у Ларри озорно вспыхнули, и он поцеловал меня.
Для «Карла» это стало последней каплей.
– Mais non. C’est pas vrai. Putain[163]. Черт. Ты хоть знаешь, где только что был рот этой сучки?
Я остолбенела, Ларри расхохотался.
– Она моя сестра. Я люблю ее. Безоговорочно.
– Чертовы deviants![164] – кричал «Карл». – Perverts![165] Убирайтесь отсюда, оба! Сейчас же!
Лоуренс взял меня за руку, и мы вместе бросились вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Я чувствовала, как его тело подрагивает от восторга: какую победу он одержал! Выйдя на улицу, он согнулся пополам, сотрясаясь от беззвучного смеха.
Я закрыла глаза и привалилась к стене, мечтая немедленно протрезветь.
* * *
– Ну признай, что вышло смешно. Ты видела его лицо?
– Конечно, смешно, – вздохнула я. – Просто я что-то не в настроении смеяться.
Лоуренс притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
– Ладно тебе, подружка, выше нос! Поцелуй тоже был ничего, а?
Я сдалась под натиском его тела. Наверное, поцелуй и в самом деле был ничего. Теперь воспоминание о нем терялось в кислотной дымке стыда и страха, к которым примешивалось смутное ощущение тошноты. Мы медленно двигались к выезду из города, и я внезапно почувствовала себя совершенно трезвой. Мы решили свернуть с главной дороги и поискать какой-нибудь мотельчик, чтобы проспаться и прийти в себя.
– Перестань пялиться на меня и следи за дорогой.
– Не могу: ты прекрасна, – буркнул он.
Несколько часов назад от этих слов у меня бы сердце выпрыгнуло из груди – но теперь они не вызывали ничего, кроме раздражения. Осталась позади сияющая неоновым светом паутина автодорог вокруг Марселя.
– Что ж, определенно, наша поездка имела все признаки большого приключения, – сказал он. – Юг Франции, хороший саундтрек, красивая пара, секс…
«Ну, если считать попытку изнасилования», – подумала я – но только молча кивнула.
Все дальше и дальше, по узкой черной ленте шоссе. Снова цикады, бескрайние просторы и наконец – привал. Машина, вздрогнув, замерла.
– Прости, – сказал он. – Наверное, я вел себя как мудак?
– Ничего. Нет, правда: я сама виновата.
Он посмотрел в окно.
– Не говори так, – тихо проговорил он – и вдруг прибавил: – Лия…
– Что?
– Посмотри туда… нет, лучше выйди.
Холодный ночной воздух. Чернильно-синее небо, все подернуто дымкой ночи. Бескрайний звездный простор. Мы остановились на краю огромного поля подсолнухов.
– Черт, – рассмеялась я.
Он взял меня за руку – так мы оба стояли, любуясь их величественным видом в лунном сиянии. Лицо у него было белым от этого света. Он обнял меня, уткнувшись подбородком мне в макушку. Мне захотелось забыть все случившееся и раствориться в этом необыкновенном моменте, слиться с ним.
Я подняла лицо и закрыла глаза.
– Знаешь, я бы убил его к чертовой матери.
* * *
Мы выехали, когда уже почти рассвело. В дороге я дремала, положив голову ему на плечо, и более или менее проснулась, только когда машина уже затормозила на дорожке, ведущей к дому.
– Что ж, – сказал он.
– Что ж, – отозвалась я.
– Было весело.
– О да, – нервно улыбнулась я, как бы ища одобрения.
Он вздохнул.
– Наверное, не стоит
