вкус ты как пастис!

* * *

День раскрывался перед нами во всей своей красоте, словно молодая птица, расправляющая крылья. Мы поднялись к Старому городу, в квартал Панье (чувствуя, что обязаны это сделать) – он оказался предсказуемо живописным и заполоненным лавандой. Потом спустились обратно в порт, угостились сардинами в кляре, сбрызнутыми лимонным соком. Ларри изображал окружавших нас чаек, придумывая каждой из них характер, прошлое и интригующую тайну. Наверное, он уже был пьян – да и я от него не отставала. Чтобы проверить его реакцию, я принялась бессовестно флиртовать с официантом – но он, конечно, был невозмутим.

Потом взяли напрокат велосипеды и отправились вдоль береговой линии к Валлон-дез-Офф. Галечные пляжи, заполненные дряблыми стариками и резвящимися, красующимися местными. Яркие жилеты спасателей. Почти ар-деко, без малого Ривьера, пляжные кафе с вялыми официантами, выгоревшими на солнце шезлонгами и искрящимися коктейлями. Морские волны – сплошь лазурит, хрусталь и пена – разбиваются о щербатый берег. Старая рыбацкая деревня с извилистыми улочками и проездами, уходящими прямо в море. Мы немного посидели на камнях, обдаваемые брызгами, которые, впрочем, не мешали нам наслаждаться моментом. Найдя относительно ровный участок, мы устроились позагорать под жарким послеполуденным солнцем и провалялись так несколько часов – в медленно пульсирующем ритме полуприкрытых глаз, недвижимого поклонения солнцу и неспешных, ленивых разговоров. Время от времени, так же в полусне, мы погружались в воду. Когда наконец, словно дивный цветок, раскрылся и окутал все золотистой пыльцой ранний вечер, мы вновь выехали на величественную прибрежную дорогу.

– Теперь – спускаемся, – сказал Ларри, отстегивая свой велосипед.

Снова – все оттенки голубого и синего. Уютные виллы, утопающие в зелени кустарников.

Снова – порт, за ним – Канебьер, потом на северо-восток, мимо сенегальских и тунисских лавочек (огромные мешки со специями, кукурузные початки, плетеные корзины и глиняные горшки), к Ла-Плен – Жером как-то сказал мне, что именно там собирается вся молодежь. Приближался золотой час. Поднявшись по крутому холму, мы оказались на площади, опоясанной пальмами и запруженной всевозможными барами, и кое-как нашли местечко на битком набитой террасе. Публика здесь собралась самая разношерстная – от роскошных красавчиков до хиппи в мешковатых шортах, с дредами и татуировками в виде конопляных листочков. Кто-то поставил Pharcyde на стареньком бумбоксе.

Бар располагался на первом этаже обшарпанного здания в парижском стиле – со ставнями и элегантными балконами, но с облупившейся штукатуркой, грязными, шелушащимися от ржавчины подоконниками и граффити на стенах. Тут и там на площади торчали, словно сорняки, украшенные рекламой бульварных журналов хлипкие столики и красные пластиковые стулья. За место под солнцем с ними боролись обступившие площадь чахлые пальмы в ярких горшках. Одинокий ливерпульский акцент выбивался из стройного хора французских голосов и тут же растворялся в нем.

Еще по рюмочке пастиса. Голова у меня кружилась от необычайной легкости.

– Что читаешь? – спросил Ларри, который сидел с пустыми руками, наблюдая за мной.

– Эймар Макбрайд.

– Хм-м. Очень… по-женски.

– Ну прости, а что, надо было взять Курта Воннегута?

Он пожал плечами и снисходительно улыбнулся.

– Спокойно: лифчик сжигать не обязательно.

– Я его и не ношу, – буркнула я сквозь зубы.

– Я заметил, – комедийное подмигивание озабоченного дядюшки. Я пнула его под столом, и он лениво провел ступней по моей икре. – Господи боже, да на тебе можно яичницу жарить!

– Очень смешно.

– Стараюсь.

Я попыталась было вернуться к чтению, но никак не выходило отмахнуться от его пристального взгляда или запретить проделывать эти телодвижения под столом. Пришлось отложить книгу.

– Ты что, со мной флиртуешь?

– Конечно.

Я вздохнула.

– Ты кого угодно запутаешь, просто ужас какой-то!

– Ничего не могу с собой поделать: ты красивая, а я пьян.

– Да твою же мать! Как мы домой-то вернемся?

– Может, переночуем у Жерома?

– Замечательно! Сообразим на троих: ты, я и Жером.

– Да все нормально, – заверил он. – Пойдем к другу Анны, у него свой бар, я выпью бокал вина и очень крепкий кофе, потом вздремнем в машине и вуаля – вернемся домой целехонькие!

Он потеребил рукав своей штормовки (которую наверняка стащил у Дженни), и я почувствовала, как его нога прижалась к моей.

* * *

Бар оказался в конце одного из переулочков на холме, за бульваром Либерасьон.

– А когда ты узнал, что у Анны роман? – спросила я с притворной небрежностью.

– Кларисса рассказала. Не волнуйся: уже можно перестать делать вид, что ты в курсе. Я знаю, что нет, – тебе бы она ни за что не проболталась. В отношении родителей она очень странная.

– Ах ты сволочь! А я-то целый день гадала. Теперь давай выкладывай!

– Ну вот, начинается! – весело сказал он. – Только Анну не упоминай – помни: мы под прикрытием!

Мы остановились перед ничем не примечательным заведением с затемненной витриной.

– Ты первая. Только говори по-французски, – он потянул за дверную ручку, подталкивая меня вперед.

В баре было так тихо, что мое появление немедленно привлекло к себе внимание всех присутствующих. У стойки сидело пять человек, в том числе три до изумления прекрасные собой девушки, – а бармены как будто перенеслись сюда прямиком из Хакни-Уик и Уильямсбурга. Свет был приглушен (в основном шел от свечей), а из динамиков звучал первый альбом Мака Демарко. Я поймала на себе оценивающие взгляды. Наконец кто-то иронично произнес «Bonsoir» – но это был не бармен, а какой-то тип, явно желавший познакомиться.

– Venez boire quelque chose[148]. – Приглашение в его устах больше напоминало угрозу. Если бы не явная, непоколебимая уверенность в себе, можно было бы принять его за пришельца из другого времени. Одет он был скорее как австралийский турист-походник в Таиланде, чем как хипстер. При беглом взгляде он даже казался симпатичным, однако при ближайшем рассмотрении в лице его угадывался некий изъян – как будто какой-нибудь горе-художник попытался нарисовать красавца-мужчину, да не смог. Был он огромным, похожим на викинга, и это впечатление только усиливалось из-за пышной золотистой гривы – скорее, откуда-нибудь из Средиземья, чем из Бушвика[149]. Волосы были даже неестественно ухоженными и блестящими, как у поп-звезды семидесятых. У меня возникла ассоциация с Карлом I – ну или со спаниелем.

Я уселась на пустой барный стул рядом с ним, чувствуя на себе внимательный взгляд его блестящих глаз навыкате. Наконец он улыбнулся – губы у него были как будто вечно влажные – и промурлыкал:

– Bienvenue[150].

– Привет, – громко отозвался Ларри, решивший, видимо, что им пренебрегают, и поверх наших голов обратился к бармену: – Un pichet de rouge[151], пожалуйста!

– Ты же сказал – по бокальчику, – прошипела я.

– Да ладно тебе, дай своему парню оттянуться, – вступился за него «Карл» с акцентом Питера Селлерса.

– Она мне не девушка, – возразил Ларри, обращаясь к присутствовавшим здесь девицам, – а сестра.

Я ощутила легкий, но вполне ожидаемый укол где-то в области сердца; «Карл» заметно оживился.

– Какая прелесть, – воскликнул он, – семейка на каникулах!

– Типа того, – пробормотал Ларри. – Какое красное посоветуете?

– Anthony, tu peux sortir le Jura qu’Olivier a ramené, s’il te plaît?[152]

Бармен без лишних слов извлек из-под прилавка бутыль вина и налил нам три бокала. «Карл» взял один из них и поднес к тусклому свету.

– Ах, – вздохнул он. – Посмотрите на блики света в бокале, какой идеальный цвет! Смотрите, осадок на дне – как звездная пыль. Какая красота!

Я подавила смешок. Он уставился на меня своими рыбьими глазами:

– А все красивое нужно пробовать, non?

Решив все-таки отыграть до конца ту роль, что показалась мне наиболее забавной, я одарила его сдержанной и вместе с тем манящей улыбкой. Ларри наклонился и цапнул бокал.

– Первый и последний, сестренка, – обещаю!

В этот момент я ненавидела его всеми фибрами души.

* * *

Спустя три часа я была совершенно пьяна, но по-прежнему понятия не имела о том, какое отношение к этой сомнительной хипстерской компании имеет Анна. Оказалось, «Карл» был скульптором и, как я поняла, решил попытать счастья и открыть ночной притон, чтобы спать с девушками и пить хорошее вино.

Между тем бар начал мало-помалу заполняться, и, хотя хозяин не сдвинулся с места, персонал принялся сновать взад и вперед, как растревоженные муравьи, которых накрыло лавиной заказов. «Карл» ни на что не обращал внимания, отлучаясь лишь для того, чтобы покурить, и еще однажды – чтобы на скорую руку приготовить мне поесть, стоило только намекнуть, что я проголодалась. Он присел у низенького холодильника.

– Сыр любишь?

– Обожаю.

– Тогда вот тебе planche[153], – он упрямо говорил со мной по-английски, что выходило у него очень комично: из-за языкового барьера он казался еще