Шрифт:
Закладка:
Отдельные вспышки той ночи: Джулиан пробирается на сцену и садится за фортепиано (мы все вечно забывали, что он умеет играть, и к тому же неплохо). Усаживает Астрид к себе на колени, и они вместе поют Dream a Little Dream of Me – в несколько нестройной, но очаровательной гармонии. Потом просит ее достать из его нагрудного кармана и зажечь для него сигарету. Я смотрел, как она хихикает, поднося фильтр к его потрескавшимся губам. Дженни твердой рукой сжала мой локоть.
– Пойдем подышим свежим воздухом? – произнес ее голос откуда-то из клубов лилового света. Помню, как скрипнул зубами, – со стиснутой челюстью я как будто чувствовал себя увереннее.
Помню медленный танец с Дженни – и как сердце переполняла любовь к ней. Как ее волосы с легким ароматом пачули щекотали мне нос. Помню, как Джереми что-то вещал про «индустрию», «менеджера» и «тур». Сама Астрид словно растворилась в эфире: издалека очертания ее тела казались размытыми, нечеткими. Вернувшись домой, мы занялись любовью: я пригвоздил ее руки своими к матрасу, навалившись всей тяжестью тела. Утром на ее изящных предплечьях красовались сероватые синячки – отпечатки моих больших пальцев.
Пока она была на работе, я переспал с Кларой, которую пригласил в некой попытке «отвоевать» собственную квартиру. Когда все было кончено, она встала, чтобы заварить чаю. По комнате передвигалась робко, на цыпочках, как турист в чужой стране, плохо знакомый с местными обычаями и нежелающий ненароком оскорбить туземцев. В ожидании, пока закипит чайник, принялась перебирать пластинки. Из конверта Sketches of Spain Майлза Дейвиса выпал тот кошмарный «соловей» (я не позволил повесить его даже в ванную). Она наклонилась, чтобы поднять его, и на мгновение лицо ее исказила гримаса плохо сдерживаемого смеха.
– Это еще что такое? – спросила она, бросая мне оскорбившую ее чувство прекрасного картинку. – Страх-то какой!
Я проигнорировал это замечание, и она как будто сжалась, поняв, что сказала что-то не то, и продолжала уже молча, а вернувшись в постель, хоть и прилегла рядом, была явно отстранена, как будто боялась даже задеть мою кожу своей. Старательно перебирая нейтральные темы, она допила свой чай (казалось, прошла целая вечность) – и вдруг заметалась по комнате, собирая одежду, будто спеша вернуться на работу. Уже уходя (в дверном проеме, такая красивая в ярком свете коридорной лампы), она спросила:
– Куда же ты денешь все свои вещи, когда поедешь в Грецию?
– Куда? – переспросил я.
– Ну, в Грецию – ты ведь сказал мне тогда на вечеринке, что собираешься в Грецию.
В Грецию. Я рассмеялся. Ну конечно! В Греции я стану эдаким странствующим байроническим типа героем. Минутная вспышка – яркий белый свет, как гребешки волн Ионического моря, разбивающихся о берег; как белоснежные стены коттеджей с голубыми подоконниками…
Я взял лицо Клары в свои ладони и поцеловал ее – медленно, с чувством, можно даже сказать, искренне. Она посмотрела на меня – недоуменно и взволнованно – и, стараясь вернуть голосу всегдашнее хорошо отрепетированное безразличие, произнесла:
– Что ж, увидимся.
– Всенепременно, – отозвался я и снова ее поцеловал, зная, что увидимся мы вряд ли.
* * *
Когда Клара ушла, я сварил себе крепкого кофе, принял ванну и побрился. Отрепетировал речь перед тусклым зеркалом, которое так нравилось Астрид, – казалось, оно льстит отражению.
– Я собирался тебе все рассказать в тот день, когда Стивен предложил тебе работу, – сказал я самому себе с трагическим видом. – Но ты была так счастлива, что мне не хватило духу.
Я покачал головой и начал заново – на этот раз добавив голосу нотки смирения и принужденности.
– Не представляю, как я буду просыпаться без тебя по утрам, – вздохнул я, позволив своему отражению робко улыбнуться, и плеснул в лицо холодной водой. Впервые за несколько дней я чувствовал себя полноценным человеком. Она вернется домой к пяти.
Когда же наконец – далеко за девять – она переступила порог, я снова был пьян.
– Где тебя черти носили? – буркнул я.
– У меня была встреча со Стивеном после работы, – опешила она.
– Встреча?
– Ну да. Мы немного засиделись, поэтому он предложил мне перекусить в кафе рядом со своим офисом.
Я хмыкнул, встал и направился в ванную, пнув по дороге стул. Она пошла за мной.
– Да что это с тобой? – Астрид коснулась моей руки, но я отдернул ее и лишь огрызнулся:
– Неважно!
– На что ты злишься?
– Ты сказала, что вернешься в пять, – ответил я с дрожью в голосе (где-то в глубине души – там, где еще остались какие-то крупицы трезвости, – я понимал, что веду себя как истерик).
– Не говорила я такого, – произнесла она тихо, но твердо, как ребенок, пострадавший от вопиющей несправедливости и не умеющий ни понять ее, ни исправить.
– Ты всегда приходишь в пять.
Астрид присела на краешек кровати и уставилась на собственные руки, сложенные на коленях, с мрачным достоинством. Я ждал, что она продолжит меня расспрашивать, но на нее словно напал ступор. Видно было, что она силится не заплакать, но ресницы уже дрожали. Я вдруг понял, что мы никогда раньше не ссорились, и теперь впервые наблюдал ее реакцию на конфликт.
– У меня от него мороз по коже.
– От кого? – безучастно спросила она.
– От Стивена, – прошипел я.
– Ну да. Конечно. Вот в чем все дело, – вздохнула она.
– Это сейчас к чему?
– Ты думаешь, он хочет со мной переспать.
– А ты сама как думаешь?
Теперь по ее щекам катились крупные слезы.
– Я знала, что ты так отреагируешь, – прошептала она.
– Ой, вот только не плачь, – ее слезы злили меня еще больше – как попытка вызвать жалость.
– Зачем ты так со мной? – покачала она головой.
Я не ответил и молча лег в постель.
– Сейчас бессмысленно об этом говорить – ты слишком эмоционально реагируешь.
Она вздрогнула.
– Поговорим об этом утром.
Я демонстративно закрыл глаза, хотя спать совсем не хотелось. Она легла рядом и жалко шмыгнула носом.
– Да боже ты мой, спи уже!
* * *
Проснувшись наутро, я знал, что крупно облажался, но не помнил, в чем именно. Потом мало-помалу, фрагмент за фрагментом, картина начала восстанавливаться. Я пошарил в поисках Астрид – но она уже ушла. Наверное, нужно извиниться, подумал я. С другой стороны, если я этого не сделаю, если буду изображать из себя скалу, разгневанную и непоколебимую, – может, она решит, что сама во всем виновата. В конце концов, это ведь она согласилась поужинать с каким-то гнусным старым хищником. Глупая корова. Астрид подарила мне эту идею – странно, как я сам раньше не догадался. Конечно, он хотел с ней переспать. Разве можно быть такой наивной?
Я встал с постели, чтобы поставить чайник на плиту, – и взвыл. Вертикальное положение причиняло боль. На столе стояла пустая бутылка из-под джина – и от одной мысли о нем, об этом стерильном, лекарственном запахе, в ноздрях защипало. Краем глаза я заметил прислоненный к ней клочок бумаги – старый талончик для игры на футбольном тотализаторе, – а на нем всего три слова, написанные ее округлым, почти детским почерком: «Я люблю тебя». Она делала ставки каждую неделю, а когда мы съехались, то вместо цифр дня рождения своего отца стала использовать мои.
– Ты же знаешь, что это называется «налог с идиотов»? – заметил как-то я.
– Дома мы всегда играли, – ответила она, как будто этот довод был исчерпывающим.
Из библиотеки я позвонил в кафе Джорджо.
– Передай, пожалуйста, что я хочу встретиться с ней после смены. Скажи, чтобы приходила в Картрайт-гарденс, я подожду ее там.
После обеда я собирался поиграть в теннис с Джулианом. Ему нравился корт в Картрайт-гарденс, где можно было наблюдать, как первокурсницы Университетского колледжа «чистят перышки» в ожидании своих парней из зданий по соседству. Я слышал, как Роза передала ей мои слова, а потом – обрывки взволнованного ответа Астрид.
– Она говорит, ты же знаешь, что сегодня после обеда она занята, – хмыкнула Роза.
– Скажи: «Это срочно» – с этими словами я повесил трубку.
Пока она не пришла, я переоделся из теннисных брюк в обычные, решив, что своей яркой белизной те отвлекут ее, снизят уровень серьезности и важности. Выкурив с Джулианом по сигарете после матча (он, как всегда, с достоинством проиграл), я рассказал ему о своем плане.
– Наверное, пока переберусь всего на пару месяцев – разведать обстановку,
