Шрифт:
Закладка:
Вот и вся цепочка, призванная изменить в корне жизнь книготорговцев, в том числе его, Оноре. Хватит быть нищим доходягой. Надоело! Ведь он даже не может пригласить любимую на достойный обед куда-нибудь… скажем… Словом, куда молодые люди приглашают уважаемых барышень. А вот когда у него будет расчудесный тильбюри[26], запряжённый парой чистокровных рысаков, тогда-то он и пригласит Лору покататься по Елисейским полям. Сначала в карету сядет она, а уж потом, покручивая тростью (непременно с серебряным набалдашником!) вслед за дамой последует и кавалер. Трогай, скажет он лениво кучеру, давай, не томи… И вот они едут вдоль медленной Сены, напротив Лувра, а прохожие с завистью оглядываются вслед. Оглядываются и вздыхают. Ещё бы! Не каждому выпадает такое – с любимой женщиной в тильбюри…
Ради этого счастливого мига Оноре был готов разбиться в лепёшку. Но для начала следовало пожертвовать несколькими тысячами франков… Но что такое деньги, если на кону – жизнь. Другая жизнь! С тильбюри, рысаками, тростью и… И новым особняком где-нибудь на Монпарнасе!
Грёзы. Они оказались намного слаще, чем предполагал Оноре. Иногда казалось, что грезить было приятнее, чем даже писать. Хотя – вряд ли. Ведь что такое писать, может знать лишь настоящий сочинитель, для которого перо и бумага – нечто большее, чем всё остальное, вместе взятое. Писать для сочинителя значит жить. Да, Оноре мечтал стать богатым. Но это отнюдь не мешало заниматься главным делом жизни. Свой выбор в пользу литературы Оноре уже сделал. Поэтому будет писать, даже если с тильбюри ничего не получится. Ну что ж, размышлял он, не будет тильбюри с рысаками, будет что-нибудь другое. Например, трость с набалдашником, которую ему никто не сможет запретить. Никто! Даёшь Лафонтена, а там – посмотрим!
Грёзы. Это так же сладко, как… Как свобода!
* * *
Иллюзии обманчивы: они толкают на необдуманные поступки. Так и с Оноре: поверив в мечту быстрого обогащения, он ошибся. Причём дважды.
Во-первых, он явно недооценил читателя. Тот, кто обожает Лафонтена, не станет покупать дорогущий «фолиант» с уменьшенным шрифтом (да ещё в две колонки!), рискуя по прочтении полностью лишиться зрения и потерять интерес не только к автору, но и к прочтению книг вообще. Намного приятнее держать в руках вожделенный томик, чтение которого и глаз не утомляет, и является прекрасным… снотворным.
Идея мсье Канеля провалилась. Несмотря на то что «идеолог» проекта, а вслед за ним и Оноре (иже с ними некий доктор и отставной офицер) внесли почти восемь тысяч франков на издание однотомника Лафонтена, эти бестолковые читатели словно сговорились: покупать дорогущий «фолиант» никто не спешил. Нет, вы видели подобных глупцов?! Им предлагали тиснёного золотом всего Лафонтена, а эти брюзги и не думали раскошеливаться!
А во-вторых, наш герой вновь доверился проходимцам. Видя, что корабль идёт ко дну, трое из четверых компаньонов быстренько решили выйти из игры. Первым, как и следовало ожидать, заёрзал доктор, привыкший пожинать плоды своего труда на месте. Ему, по всей видимости, впервые пришлось столкнуться с работёнкой, за которую ещё следовало доплачивать. Смекнув, что обратно вложенных денежек уже не вернуть, лекарь вспылил и, засучив рукава, принял боевую стойку. Хотя быстро остыл. Так и не решив, на кого кинуться первым, он вдруг поймал себя на мысли, что ругать следовало прежде всего самого себя, а не компаньонов: участвовать в рискованной авантюре никто никого не заставлял.
Тем не менее паника, охватившая одного, перекинулась на остальных. Четырёхглавый литературный дракон, взмыв вверх, оказался увлечён бурными ветрами бизнеса и, не успев набрать высоту, рухнул вниз и развалился.
Первого мая, то есть ровно через год убыточной работы, соучредители разбегаются кто куда. В выживших остаётся самый живучий – Оноре, неисправимый оптимист. Стиснув зубы и взяв на себя все расходы (почти девять тысяч франков!), герой-одиночка решает продолжить начатое дело, надеясь довести его до конца.
Лора Сюрвиль: «Вместо того чтобы заработать на этом первом деле, Оноре нажил на нем лишь денежный долг; то была первая ступенька жизненного опыта, который впоследствии привел его к такому глубокому знанию людей и вещей! Несколькими годами позже он не стал бы издавать книги на таких условиях, он понял бы заранее обреченность подобного предприятия. Но опыт не предугадывается»{94}.
«Откуда взялись эти деньги? – задаётся вопросом С. Цвейг. – Быть может, юный издатель в свободные часы снова состряпал два или три романа, или его зажиточные родители решили, наконец, выделить двадцатишестилетнему Оноре небольшой капитал? Записи в бухгалтерских книгах разрешают эту загадку. Все три долговые расписки Бальзака выданы на имя мадам де Берни, которая, как впоследствии Франция и все человечество, явно поддалась магии его красноречия. И опять подруга, возлюбленная пытается проложить ему дорогу в жизнь»{95}.
Лора! Всё это время мадам де Берни была рядом и бережно поддерживала неуверенный локоть того, кто ей был небезразличен. Отвернуться от любимого человека в трудный момент означало бы его предать. И Оноре это прекрасно понимает. Но он молод, горяч и темпераментен. А потому… идёт дальше и, как запутавшийся в паутине мотылёк, увязает всё глубже и глубже. Увязает в собственной авантюре. Оптимизм – единственное, что толкает нашего героя продолжать трепыхаться в тенётах. Первые неудачи не беда, – делает вывод Оноре. И, пользуясь поддержкой Лоры де Берни, он расширяет проект. Так наряду с Лафонтеном появляется… «фолиант» Мольера.
Стефан Цвейг: «Бальзак уже не способен оперировать малыми числами, существовать и трудиться в стесненных обстоятельствах. Из бережливого студента, который трясется над каждым су, он превратился в нетерпеливого игрока, в человека, не знающего удержу и не ведающего предела, – таким он и останется до своего смертного часа. Итак, поскорей прибавим к Лафонтену Мольера! Два тома сбыть с рук куда легче, чем один. У нас здесь не мелочная торговля!..»{96}
Действительно, чего мелочиться: если уж торговать – так на широкую ногу! Только слабый в коленках способен отступить при
