Шрифт:
Закладка:
А вот дальше всё пошло не по плану: роман подвергся откровенной травле. Самый громкий разгром ждал автора на страницах «Feleton litterer», где жёсткая рецензия на книгу не оставила от неё камня на камне. Но и это не всё: писавший рецензию принадлежал к тем, с кем общался Бальзак, – к молодым столичным публицистам. Автор романа и тот, кто ударил под дых, даже были знакомы. Тем не менее бальзаковские герои были названы ходульными, а стиль изложения – никудышно-неряшливым. Да и вообще, витийствовал критик, действие романа слишком надуманное, от него за версту несёт вычурными измышлениями, не имеющими с действительностью ничего общего. Так что новый роман Ораса де Сент-Обена, писала газета, это некое варево, в котором избыток висельного юмора «без соли». Итак, налицо – разгром.
Удар был рассчитан тонко и точно – по болезненному самолюбию молодого автора. Больше всего гениев гибнет в самом начале полёта; и чаще всего именно из-за подлого удара оттуда, откуда те его совсем не ожидают. Душа начинающего гения как лягушка, ещё вчера пребывавшая в тельце вездесущего головастика; именно поэтому она слишком ранима, чтобы выдержать сильный натиск. Даже крепкий гвоздь, угодив на наковальню, плющится под ударами тяжёлого молота; что уж говорить о нежном тельце лягушонка: от него остаётся лишь мокрое пятно.
Оноре болезненно воспринимает нанесённый удар. Он знает автора низменной статьи, что придаёт ситуации некий скандальный характер. Утешало единственное: завистник неплохо критиковал, но как писатель – ха-ха! – никуда не годился. По крайней мере, как знал Оноре, ваял свои рассказы и пьески значительно хуже того, против которого была направлена критика. Этот завистник, будучи бесталанным писателем, был вынужден мстить. Именно поэтому не сдерживал эмоций…
Защищать себя и доказывать собственную значимость опять же не было ни сил, ни времени. Оставалось единственное – показать своё превосходство. И Оноре действует. Сделав некоторые правки, он готовит «Последнюю фею» ко второму изданию.
Однако процесс травли легко начать, но трудно остановить. Доработанную «Фею» демонстративно не замечают; а вот «Аннетту» продолжают безжалостно критиковать. Особенно старается «Le Diable boiteux» («Хромой бес»; название парижской газетёнки), где очередной критик резвится на костях несчастного Ораса де Сент-Обена, как циркач на батуте. Уязвлённый Оноре сильно переживает: он впадает в уныние, а по ночам беднягу изводит бессонница.
Оставалось последнее – представить завистникам и ворчунам новый роман, который смог бы заставить крикливую братию наконец замолчать. Этим романом должен был стать «Ванн-Клор, или Бледноликая Джен», выход которого сопровождался двумя лестными рецензиями известного столичного журналиста Анри де Латуша[24]. Если верить последнему, новый анонимный роман (уже не для кого не было секретом, что «Орас де Сент-Обен» – всего лишь чей-то псевдоним) мог вполне претендовать на некое лидерство во французском романтизме.
«Среди потока книг, обрушивающегося на нас, – писал Латуш, – эта книга достойна быть отмеченной. Быстро развивающееся и захватывающее действие, драматические сцены, яркие, сильно написанные картины – все привлечет читателей, а особенно читательниц, которые любят обнаруживать в романе верные наблюдения и занимательность действия»{91}.
Тем не менее критики продолжают бесноваться (нужно ли говорить, что и в «Хромом бесе» – тоже). Этим крикунам, похоже, нравилось плясать на распластанном теле несчастного писателя-трудяги, каждый новый роман которого становился для завистников некой красной тряпкой для разъярённого быка. То была некая оргия бичевания.
Ничего удивительного, что «Ванн-Клор» стал последним поклоном романиста Ораса де Сент-Обена. Когда в 1827 году Бальзак получит письмо от одного переводчика с просьбой прислать что-нибудь новенькое от Сент-Обера, то ответит следующим образом:
«Ваше письмо для меня чрезвычайно лестно, и я самым искренним образом благодарю вас за ваши добрые намерения; но некоторое время назад я приговорил себя к забвению после того, как публика довольно зверским образом доказала мне, что я – посредственность. Итак, в данном вопросе я перешел на сторону публики и избавился от литератора, заменив его типографом»{92}.
Предательство собратьев по перу и зависть со стороны менее талантливых заставили Оноре спуститься с облаков на землю. Мир слишком жесток, чтобы заигрывать с ним в поддавки. Обиды не прошли даром: с милашкой Сент-Обеном пришлось распрощаться. Хватит псевдонимов, долой ненавистную маску! Хочешь быть известным, успешным и знаменитым – будь им!
Правда, это случится несколько позднее. Хотя могло вообще не произойти, ибо Бальзак едва не счёл счёты с жизнью.
Андре Моруа: «Однажды вечером, проходя по какому-то мосту через Сену, Этьен Араго[25] заметил Бальзака: тот стоял неподвижно, облокотившись на парапет, и глядел на воду.
– Что вы тут делаете, любезный друг? Уж не подражаете ли персонажу из “Мизантропа”? Плюете в воду и любуетесь расходящимися кругами?
– Я смотрю на Сену, – отвечал Бальзак, – и спрашиваю себя, не следует ли мне улечься спать, завернувшись в ее влажные простыни…
Услышав такой ответ, Этьен Араго остолбенел.
– Что за мысль! – вскричал он. – Самоубийство? Да вы с ума сошли! Вот что, пойдемте-ка со мной. Вы ужинали? Поужинаем вместе…»{93}
Это было уже второе покушение Бальзака на собственную жизнь. Или третье? А может, четвёртое? С некоторых пор Оноре стал довольно часто подумывать о том, о чём, как правило, задумываются сумасшедшие…
Сначала лорд Р’Оон, потом – Орас де Сент-Обен… Они продолжали умирать. Как отмирает отслужившая своё спасительная оболочка-куколка, под которой таится прекрасная бабочка. До появления великого БАЛЬЗАКА оставалось совсем немного…
* * *
В те дни Оноре действительно походил на сумасшедшего. И причиной его кажущейся невменяемости являлись деньги. Работая день и ночь как вол (сбылись твои слова, матушка!), ему так и не удалось стать богатым. Ведь любой на его месте, будь то стряпчий, адвокат и даже чернорабочий, отдавая столько времени труду, уже давно стал бы зажиточным буржуа. А что же наш герой? Да ничего хорошего, ибо всё ещё продолжает ютиться в тесной каморке на пятом этаже на углу улиц Турнон и Сен-Сюльпис. И пашет как вол!
В какой-то момент Оноре приходит к неутешительному выводу: вкалывая круглые сутки, он по-прежнему нищ! Если и не нищ, то уж точно беден. Конечно, бедность не порок, но принимать всё как есть – значит, смириться с поражением. Ведь он мечтал о славе и богатстве. Тем более что уже многого достиг. Поэтому работать в убогой каморке, исписывая кипы листов, сидя в прохудившихся штанах, это, извините, слишком! Может,
